Дали глазами Аманды - [62]

— Нет. Совсем не так, — возразил он, — это вы мне приносите невероятную удачу. С тех пор, как я с вами познакомился, все идет чудесно, вы мой добрый гений!

— Но почему же мне так не везет?

— Потому что вы маниакально депрессивны, я вам уже говорил. Вам нужно перестать страдать и находить удовольствие в своих несчастьях. Ваш дух пропитался лондонскими туманами, как картины Тернера, самого отвратительного художника всех времен и народов.

— Как, вам не нравится Тернер? Но это самый великий английский художник?!

— Английских художников не существует. Как, впрочем, русских и венгерских. У каждой страны есть своя специализация: все художники-испанцы, итальянцы и редко французы; музыканты — итальянцы и немцы. Но успокойтесь, у вас есть неплохие писатели. Шекспир, лорд Байрон… Конечно, вашей литературе не хватает Кальдерона де ля Барка. Ах, «Жизнь есть сон»! Как бы я хотел, чтобы вы увидели эту пьесу. Но за неимением лучшего пойдемте полюбуемся на достопримечательности площади Реаль.

Эта площадь была местом тусовки наркоманов, альфонсов и зевак, но могла похвастаться магазином, где было все, от чего Дали сходил с ума: скелеты, чучела животных, огромные макеты молекул или растений. Мэтр впал в экстаз при виде акульих челюстей и велел доставить их в «Риц».

На обратном пути мы проходили мимо кабаре, где танцевали фламенко и где подвизалась Картагенере.

— Ах, я совсем забыл, нужно непременно познакомить вас с Картагенен. Она одна поет «Мой мужчина» по-испански, она великолепна!

Ужинать мы собирались у Рено, куда Дали пригласил маркизу де Сен-Инносен. Она прибыла в сногсшибательном «Роллс-Ройсе», лакированном и позолоченном, украшенным элементами китайской живописи, как ширма Коромандель. На маркизе в тот день был парик «фуксия», несметное количество драгоценностей и пенсне, тоже украшенное драгоценными камнями. Огромная толпа собралась поглазеть, как она выходит из «Роллса» в сопровождении безмолвного седого мужа. Даже на Дали это произвело впечатление. Она ела только орешки и решила отвезти нас в отель. Внутри «Роллс» был не менее экстравагантен, чем снаружи: подушечки, бар, панно, деревянная обшивка, украшенная миниатюрами. Эта машина была такой драгоценной, что на ней очень редко ездили. Вся жизнь странной маркизы была не более, чем спектаклем, который она разыгрывала с помощью мужа, исполнявшего все ее капризы. Происхождение ее состояния было загадочным. Никто не знал, были ли ее драгоценности настоящими или фальшивыми. Но это мало смущало Дали, находившего ее необыкновенной.

Перед самым возвращением в Кадакес, где нас ждала Гала, Дали устроил для меня ужин. Жан-Клод Верите, которого Дали называл не иначе как дю Барри, прибыл в сопровождении моделей. Много говорили о выходе кишечных газов. Дю Барри вставлял в разговор каламбур за каламбуром. Дали рассказал, что было время, когда венецианские куртизанки употребляли специальные порошки, чтобы заглушить неприятный запах ароматом фиалки или жасмина. Когда один иностранный путешественник взялся критиковать этот обычай, куртизанка испортила воздух в помещении и сказала: «Ну, дорогой, это напомнит вам вашу страну». Дали истерически захохотал. Люди за соседними столиками обернулись к нам, но это не могло помешать нашей компании веселиться. Всем было весело, кроме меня, так как я должна была вскоре покинуть Кадакес. Конечно, только на несколько недель, но у меня совсем не было желания возвращаться в дом на Элвестон Плейс.

Я попросила пианиста сыграть «Амаполу», арию Мака, которую Дали заставил меня полюбить. На следующее утро Дали оставил около моей двери послание и убежал. Это была маленькая, только что нарисованная акварель: цветок мака был, пожалуй, единственной яркой деталью рисунка. Черная тушь подчеркивала сердцевину цветка, из которого только что выпорхнула черная ласточка. Да, я, подобно ей, собиралась покинуть дом мэтра. Дали подписал акварель и оставил мне маленькое послание: «Для Аманды, Амаполы». Когда я его поблагодарила, он сказал: — Я никогда никому не дарю своих картин. Гала этого не хочет. Я сделал одноединственное исключение для вас. Я знаю, что вы не богаты, но не продавайте ее, пожалуйста! Я не могу давать вам деньги. Это было бы некрасиво по отношению к Гале, даже если бы она об этом не знала. Я не могу причинять ей боль. Конечно, все было бы по-другому, если бы мы поженились, но я не бигамен. Гала — моя законная жена, и она для меня превыше всего.

Он проводил меня до двери отеля, где мы встретили Ксавье Сюгуа, вице-короля «ча-ча-ча», соотечественника Дали, который ехал на «Роллс-Ройсе», зарегистрированном как «ягуар». Они обнялись, и эта неожиданная встреча сократила минуты нашего расставания. Увы, меня ждал самолет.

Глава 15

«Vogue» должен стать ярмаркой тщеславия и на этом основании кристаллизировать все тенденции современной жизни и передавать их, а, главное, — делать бессмертными тех людей, которые существенно повлияли на нашу эпоху».

Дали — Эбу Дорсею. Опубликовано в «Herald Tribune» 10 декабря 1971 года.

Мой лондонский дом очень изменился. Там обосновалась одна американка со своим дружком, барабанщиком из рок-группы. Кроме того, мы обзавелись новым жильцом в лице музыканта Грехема Белла, а Эндрю взял себе кошку. Дом был переполнен, ванная постоянно занята. Все вокруг покрылось слоем грязи. Я наконец-то узнала все недостатки жизни в компании. Разница между этой жизнью и той, которую я вела с Дали, лелеявшим меня как собственного ребенка (что было особенно удивительно с его стороны, ведь у него никогда не было детей), была вопиющей. Дали более или менее догадывался о моем лондонском образе жизни, но Гала была уверена, что я живу, как в сюрреалистские времена, что у меня есть собственный салон, где я принимаю молодых художников и поэтов. Дали уверил ее, что я — нечто вроде современной Мари-Лор де Ноай. В моем доме жили действительно два музыканта, один писатель — Эндрю, актриса — Пат и молодой режиссер Дик. Я давала приют многим заезжим артистам, но я была далека от того, чтобы строить из себя Вирджинию Вулф или виконтессу де Ноай 70-х годов.