Дали глазами Аманды - [58]

— Кузнечик! Там, там огромный кузнечик, смотрите! Быстро убейте его! Убейте!

Он был на самом деле испуган. Насекомое было убито, к Дали вернулось присутствие духа, и он снова сел около меня.

— Это ужасно. Я ничего не могу поделать, но я страшно боюсь кузнечиков. Они приносят несчастье, вцепляются вас и больше уже не оставляют вас в покое.

Я заговорила о других наводящих ужас насекомых, о богомолах, пауках.

— Нет, нет! — прервал он. — Кузнечик хуже всего. Это мой кошмар. Я изобразил это однажды на картине, чтобы избавиться от наваждения, но увы… Кузнечики продолжают наводить на меня страх.

Дали пригласил во внутренний дворик труппу танцовщиков и танцовщиц, исполнителей фламенко. Парни с прилизанными волосами и нахмуренными бровями, щелкали каблуками и пели, девушки, взмахивая черными волосами и подолами платьев в горошек, кружились с сосредоточенным и презрительным видом. Один танцор показал мне несколько «па» фламенко и каталонской румбы, потом гитана взялась погадать мне по руке: — Через несколько лет — вам исполнится 30, вы начнете жить совсем по-другому. Это будет ваша вторая жизнь.

Наш разговор состоялся в то самое время, когда Дали попросили нарисовать карты «таро». Создатель фильмов о Джеймсе Бонде, Гарри Брокколи, прибыл в Кадакес, чтобы предложить мэтру подписать контракт. Брокколи хотел иметь полный комплект карт «таро», нарисованный Дали, для следующего фильма о Джеймсе Бонде «Live and let die», мистического фильма, с аллюзиями к культу воды у антильских негров и черной магии. Карты таро должны были быть «коммерциализированы» посредством этого фильма. Это было именно то предложение, которое всегда нагоняло на Дали невыносимую тоску. Он попросил меня заняться картами, что меня позабавило. В течение нескольких дней я запиралась в спальне Караколь, усаживалась за стол с лампой в форме улитки и вырезала репродукции его картин из книг. Я делала коллажи, пытаясь выбрать самые лучшие картинки. Это заняло несколько дней, но я добилась своего.

Я использовала эту ситуацию, чтобы выучиться гадать на картах «таро». При наличии некоторых знаний по психологии это не составляло труда. Я тренировалась на всех друзьях Дали. Никто не отказывался узнать свое будущее. Я гадала на «таро» певцу Антуану. Он познакомился с Дали несколькими годами раньше на концерте в Сере. Антуан вызывал бурю страстей своими текстами, длинными волосами и рубашками в цветочек. Он шел на скандал и принимал вместо лавров гнилые помидоры. Теперь он остриг волосы и носил желтый канареечный костюм. Я предсказала ему бурную жизнь и далекие путешествия. Будущее подтвердило мои предположения: Антуан путешествовал на корабле по южным морям и закончил свою актерскую карьеру в турне.

Дали воспроизвел некоторые из этих карт для заказчика, за что запросил астрономическую сумму. Последний сделал вид, что ничего не понял. Когда я вернулась в Лондон, Дали попросил меня пойти к нему в бюро и устроить разнос. Этот маневр не принес успеха. Дали все-таки удалось продать мои «таро» в Нью-Йорке, что еще раз доказывает, что в делах либо смыслят, либо нет.

Гала вернулась из своего путешествия по Андалузии в прекрасном состоянии духа. В сентябре Дали попросил меня провести с ним несколько дней в Барселоне. Его только что принял генералиссимус в замке Перелада. Он рассказал мне, что Франко ходит мелкими шажками, голос у него тоненький, говорит он мало и вообще не производит никакого впечатления. Казалось, что он прилагал максимум усилий, чтобы скрыть свою энергию. Эту маску безразличия Дали называл «sociego» и восхищался «мудростью человека, которому удалось сделать Испанию экономически развитой, испанцев — счастливыми, несмотря на ненависть, которую он вызывал к себе, и на трудности, возникшие после войны». Франко выслушал Дали, рассказавшего о проекте своего музея в Фигерасе, абсолютно невозмутимо, а потом пролепетал своим тоненьким голоском: — Нужно, чтобы этот музей стал Меккой западного искусства.

Дали был поражен. Его воображение уже рисовало толпы туристов, стоящих в очереди перед этим храмом, посвященным живописи. Я все-таки напомнила мэтру, что музей еще не построен.

— Конечно, это все не сразу. Я виделся с мэром Фигераса, с губернатором провинции. Мы начинаем! Нужно отпраздновать это. Мы идем в оперу.

В опере давали «Адрианну Лекуврер» с Монтсеррат Кабалье. Барселонская опера, расположенная в ramblas, была староватым зданием с великолепным залом. На этой премьере, как на всех премьерах такого рода, публика стремилась показать себя и поглазеть на других: несколько провинциальная толпа состояла из банкиров, крупных промышленников, титулованных семейств, буржуа и именитых граждан. Дали прибыл в коляске. Толпа бездельников, столпившихся у входа, зааплодировала мэтру, но публика в зале его демонстративно игнорировала. Дали прокомментировал:

— Когда испанцы хотят выглядеть снобами, нет больших снобов, чем они.

Я была убеждена, что опера не вызвала у Дали интереса, несмотря на талант Кабалье, но в финале был один комический момент. Героиня должна была умереть, вдохнув аромат букетика фиалок, и рухнуть на землю. Монтсеррат Кабалье, отнюдь не худая, как всем известно, довольствовалась тем, что легонько присела и оставалась в таком положении даже тогда, когда вокруг нее запели. Дали закудахтал от радости, но все-таки захлопал: