Дали глазами Аманды - [40]

Вдруг посреди ночи позвонила из Лос-Анджелеса законная жена Диринга, наконец-то напавшая на его след… Ошеломленная, я вынуждена была присутствовать при жуткой семейной сцене. Диринг вопил, оскорблял свою жену и, повесив трубку, принялся крушить все вокруг. Я закрылась в ванной. Он вышел из отеля, куда вернулся на рассвете вместе с огромной негритянкой. По-видимому, оба они перед тем приняли изрядную дозу наркотиков. Едва войдя в номер, они рухнули на постель.

Я собрала свой чемодан и отправилась прямо в «Сан-Режис». Из холла я позвонила Дали. Явно встревожившись, он позвал к трубке Галу, которой я все рассказала в подробностях. Она была великолепна. Насколько Дали был беспомощен в подобных случаях, настолько Гала умела найти нужные слова. Она меня утешила и мгновенно разработала план действий:

— Вы вернетесь в Лондон. Нью-Йорк вам не подходит. Мы с Дали вас очень любим, вы знаете. Не сомневайтесь, он вас ценит. Скоро он будет нуждаться в вас. Быть может, я не всегда смогу быть с ним…

Она купила мне билет на самолет. Я собиралась улететь в тот же вечер. До самолета я должна была осушить слезы и забыть этого дебила Диринга, который, впрочем, как только проснулся, позвонил в «Сан-Режис», подозревая, что я укрылась у Дали. Гала говорила с ним сурово, предложив ему сначала перестать употреблять наркотики, а потом уже меня искать. Он готов был пообещать все, что угодно. Он был огорчен и хотел со мной поговорить. Дали увел меня обедать к Орсини. Мэтр разговаривал со мной нежно, как отец. Если я действительно люблю этого парня, я должна хорошенько подумать и решить, смогу ли я принять его таким, какой он есть.

После обеда он отвез меня в «Клойстер», замок, где находился знаменитый гобелен «Дама с единорогом». В течение долгой поездки на машине он не вспоминал о Диринге. Мало-помалу его голос и теплые слова вывели меня из тяжелого сна, в котором я жила со дня моего прибытия в Нью-Йорк. В тот же вечер я вылетела в Лондон, ни о чем ни жалея.

Глава 12

«Из-за моего лицемерия я веду себя, как настоящий джентльмен. И если люди рядом со мной болеют, я посылаю им лекарства, врача и так далее, и тому подобное… Однажды я встретил молодую девушку, наркоманку, она могла умереть. Однако она была необыкновенно красива, и я подумал, что если бы она к тому же еще и ослепла, это было бы сногсшибательно… Но такие мысли не помешали мне позвонить к самому выдающемуся испанскому окулисту, который приехал ее лечить. Я был безупречен, но в глубине души я предпочел бы, чтобы она больше страдала».

Дали

Я вновь обрела Лондон и моих друзей. Я привезла им портмоне со статуей Свободы, набивные tee-chirts, дешевые почтовые карточки. Я нашла трехмерные репродукции Христа, которые создавали видимость того, что Христос открывает или закрывает глаза. Когда я показала репродукции Дали, он вскричал:

— Вы привезли мне третье измерение! То, что я искал всегда!

Потом он добавил, обращаясь к Капитану:

— Мне сейчас же нужен адрес тех людей, которые производят эти фотографии, но только объемные.

Мои нью-йоркские заблуждения побудили меня заняться самоуничижением. Я остригла волосы в каре и носила теперь только длинное шерстяное платье ржавого цвета. Когда мы с Дали встретились в Париже, я находилась в настоящем духовном кризисе. Ночные кабачки не интересовали меня больше, я перестала краситься, моду я теперь воспринимала, как бесполезное занятие, и решила серьезно заняться живописью.

Дали, исходя из принципа, что клин клином вышибают, приготовил для меня полный набор всевозможных женихов, начиная от одного танцовщика, выступавшего обнаженным в «Фоли Пигаль», до декоратора Жака Гранжа. Но я упивалась своими разочарованиями, мне были противны люди, которых я посещала, мне надоели наркотики, и я вынуждена была признать их разрушительное действие. Дали был прав, когда захотел прочистить мне мозги и выветрить из них всю эту дребедень, состоявшую из плохо усвоенной восточной философии. Мир не изменился. Чтобы бороться против установившейся системы, нужно было иметь деньги и власть, составляющие, благодаря которым Дали сходила с рук его эксцентричность. «Его богема» была хорошо организована и структурирована. Гениальность Дали вынуждала общество закрывать глаза на все его экстравагантные выходки. Его отлучили от церкви после появления «Андалузского пса» и «Золотого века». Теперь он был принят в Ватикане и иллюстрировал Библию. В 20 лет он отказался обрезать себе волосы и оскорблял буржуазию? Сейчас он обедал с Ротшильдами и рисовал портреты матрон-миллиардерш. Неужели он продался? Предал ли он сюрреалистское движение, как его обвиняли? Да, он не принял обет бедности, но прекрасно понял, что можно воплощать в жизнь свои бредовые идеи, не умирая при этом с голоду. Благодаря Гале он накопил много денег, что позволило ему «кретинизировать» слабых и сильных мира сего. Он не устраивал голодовок, он не танцевал на улицах, чтобы его услышали, — он просто терпеливо работал, чтобы навязать себя миру.

Я же продолжала посещать молодых праздных англичан, этих ряженых, слонявшихся по улицам в надежде, что мир изменится сам собой. Я просто теряла время. Колоться означало только прятаться от проблем. Нечто вроде мазохизма толкало меня на невероятные романы, заранее обреченные на неуспех. Тара, Алексис, Брюс или Диринг никогда не были способны сделать меня счастливой. Только Дали мог удовлетворить мою жажду нежности и дать мне интеллектуальное могущество, которого я так искала. Мэтр был все великолепнее, и я находила моих друзей все посредственнее.