Далгрен - [28]

Нечто... Он смог выжить.

Он взлетел на холм, счастливо не замечая ни сердца, ни кишечника, ни всех других частей беспокойного механизма. Эта мягкая, эта экстатическая серость, которую он рассекал, обмотанный ниспадающе-замкнутой цепью, пробуя на вкус сладкий дым, удерживалась на запыленной траве танцуя.

Долгая, с металлическим отзвуком нота изогнулась, сорвалась в другую. Кто-то играл на губной гармонике — серебро? Артишоки? Любопытство, искривившись в нем, придавило книзу уголки губ.

Музыка пролилась на лес подобная цвету, чужому в этой серой палитре. Он замедлил шаг и вошел в него, исполненный изумления. Его ноги опустились в шелестящие лужи травы. Он сощурился налево, направо, и был очень счастлив. Звуки сплетались с верхними ветвями.

В кроне дерева? Нет... на холме. Он стал обходить валуны, и вышел к подъему. Музыка нисходила оттуда. Он посмотрел вверх, пытаясь разглядеть что-нибудь среди серости листвы и серости ветвей. Картина: гармоника отрывается от губ, и дыхание (срывающееся с губ) превращается в смех.

— Привет, — окликнула она, смеясь.

— Привет, — сказал он и потерял ее из виду.

— Ты что, здесь в округе всю ночь бродил?

Он пожал плечами.

— Типа того.

— Я тоже.

Пока он соображал, что понятия не имеет, как далеко она находится, она снова рассмеялась, и на этот раз смех превратился в музыку. Она играла странно, но хорошо. Он сошел с тропы.

Помахивая правой рукой (закованной), хватаясь за побеги левой (свободной), он двинулся, неустойчиво наклонившись, вверх по склону.

— Эй... я

потому что поскользнулся, и она остановилась.

Он обрел равновесие, и полез дальше.

Она снова заиграла.

Он остановился, когда отвел рукой ближние к ней листья.

Она подняла глаза — яблочно-зеленые. Она опустила голову, не отрывая губ от металлического органа.

Земля вокруг нее была укрыта корнями с руку толщиной. Спиной она прислонилась к тяжеленному стволу. Листья целиком укрывали ее с одной стороны.

Рубашка был на ней. И все равно у нее была красивая грудь.

У него сжалось горло. Вот сейчас он ощущал и сердце, и внутренности; и все те маленькие боли, что определяли его кожу. Так глупо бояться... деревьев. И все же, он предпочел бы найти ее среди камней. Он сделал еще один шаг, расставив руки для равновесия, и вот она уже свободна от листвы — если не считать одного коричневого листика, припавшего к ее теннисной туфле.

— Привет...

Рядом с ней лежало покрывало. Ее джинсы были потерты на отворотах. На этой рубашке, понял он, и вовсе не было пуговиц (серебристые петельки на ткани). Но сейчас она была наполовину зашнурована. Он посмотрел в пространство между полосками тесьмы. Да, очень красивая.

— Вчера вечером группа тебе не понравилась? — Она дернула подбородком, указывая куда-то неопределенно в парк.

Он пожал плечами.

— Если они собирались разбудить меня и заставить работать, то вряд ли.

— Они бы не стали, если б ты притворился спящим. Они на самом деле не очень-то много делают.

— Дерьмо, — он рассмеялся и подошел ближе. — Как я и думал.

Ее руки свисали, лежа у нее на коленях.

— Но они хорошие люди.

Он смотрел на ее щеку, ее ухо, ее волосы.

— Поиск своего собственного пути проникновения в Беллону поначалу немного странен. А они здесь уже довольно давно. Будь с ними начеку, а глаза держи открытыми, и ты многому сможешь у них научиться.

— Ты давно с ними? — думая, я возвышаюсь над ней, вот только смотрит она на меня так, словно я слишком мал, чтоб возвышаться.

— О, я живу здесь. Я просто заглядываю к ним раз в несколько дней... также, как Тэк. Но, впрочем, я здесь всего несколько недель. Довольно суетливые недели. — Она высматривала что-то через листья. Когда он присел на бревно, она улыбнулась. — Ты зашел вчера ночью?

Он кивнул.

— Довольно суетливая ночь.

Что-то в ее лице сопротивлялось усмешке.

— Как... твое имя?

— Ланья Коулсон. А твое — Кидд, верно?

— Нет, мое имя не Кидд! Я не знаю, как меня зовут. Я не могу вспомнить своего имени с тех пор, как... не знаю. — Он нахмурился. — Думаешь, безумие?

Она приподняла брови, свела руки вместе (он помнил остатки лака; значит, она перекрасила их сегодня утром: ее ногти были зелеными, как ее же глаза), чтобы повертеть в них гармонику.

— Кид — это так меня пытался Железный Волк называть. А девушка в коммуне попыталась добавить еще одну «д». Но это не мое имя. Я не помню своего проклятого имени.

Вращение остановилось.

— Это похоже на безумие. Я забываю и другие вещи. Тоже. Что ты думаешь об этом: — и тоже не знал, как истолковать свою нисходящую интонацию.

Она сказала:

— По правде говоря, не знаю.

Он сказал, перейдя мостик молчания:

— Но должна же ты думать хоть что-то!

Она сунула руку в свернутое рулоном покрывало и вытащила оттуда... блокнот? Он узнал обуглившуюся обложку.

Закусив губу, она принялась лихорадочно листать страницы. Внезапно остановилась и протянула блокнот ему:

— Среди этих имен есть твои?

Имена, записанные шариковой ручкой и аккуратными печатными буквами, заполняли две колонки:

Джофф Риверс	Артур Пирсон
Кит Даркфетер	Эрлтон Рудольф
Дэвид Уайз	Филлип Эдвардс
Майкл Робертс	Вирджиния Коулсон
Джерри Шэнк	Хэнк Кайзер
Фрэнк Йошиками	Гарри Диш