Далеко ли до Вавилона? Старая шутка - [89]

— Угу, — сказал он. — Многие и сейчас не прочь бы. Но меня это больше не привлекает.

Он пригубил кофе.

— Мой отец умер в тюрьме.

— Какой ужас! Извините.

— Нечего извиняться. Он был хороший человек. По вашему лицу видно, вы понятия не имеете, что иногда хорошие люди кончают тюрьмой.

— Я…

— Сам не знаю, почему я вам про это говорю.

Оба отпили по глотку кофе.

— Он был профсоюзный деятель. Родом из Белфаста. Чудной город. Оттуда вышло много профсоюзников. Во время локаута его посадили в тюрьму и… и вот… он умер. Он всегда был слаб здоровьем. Я думал… вот вы меня спросили… когда вообще стал думать… попробую заняться чем-нибудь таким, чего хотел бы для меня отец. Не просто пробивать дырки в билетах. Ну и вот… понимаете?

— Ну-у…

— Нет, — хмуро сказал Джо. — Уж наверно не понимаете.

Он больше прежнего стал похож на кролика. Нэнси вдруг очень захотелось до него дотронуться. Погладить по руке. Тогда она взяла ложечку и стала помешивать кофе.

— Да и на что это вам.

— Я очень хочу понять. Правда.

— Знаете, когда люди хотят получить свои права, а им не дают, так уж надо бороться. Я думаю, отец бы это понял.

— А если борешься и все равно ничего не добьешься?

— Надо бороться дальше. Всегда остается кто-нибудь, кто станет продолжать.

— О господи. Да. Наверно, так. Пожалуй, вам бы лучше жилось, если бы вы пробивали дырки в билетах.

Он усмехнулся.

— Вот и мать мне то же самое говорит. Послушайте, вы не серчайте. Уж не знаю, что на меня нашло. Вообще-то я не привык ныть да жаловаться.

— Должно быть, это оттого, что вы начитались «Гамлета».

— Может, и так. А вы-то как впутались в эти дела? Такие, как вы, ручки марать не любят.

— Просто я оказываю любезность другу… нет, вернее, знакомому… пожалуй, так правильнее.

— Да. Знакомому. Он не позволяет себе заводить друзей.

— А вы его знаете?

— Нет. Я-то не знаю. Я тоже просто передаю поручения. Говорят, он англичанин.

— Нет, едва ли. Не думаю.

— Во всяком случае, не из наших. Не простой человек.

— Все люди просто люди.

— Ну, нет. Неправда. Сами знаете, что неправда. Некоторые почти на всех людей смотрят как на скотину. Это, мол, просто скоты, ничего не думают и не чувствуют. Пользуйся ими как скотом, а от кого пользы больше нет, тех на свалку. Больных, старых. У нас в стране полно народу, с кем обращаются куда хуже, чем с собаками. Так мой отец говорил. Его самого я плохо помню, а что он говорил — много запомнил. И помню, как пришли и сказали нам, что он помер. Мать давай плакать… и ругаться.

— Ругала тех, кто его посадил в тюрьму?

— Нет. Его. Она деревенская и уж бранилась почем зря. Стоит посреди комнаты и орет такое — слушать страшно. Проклинает его, вроде как он изменщик, бросил ее. Страх было слушать. Даже соседи расстроились.

— Как странно — ругаться, что человек умер!

— Она всегда считала, зря, мол, он суется, куда не надо. Сидел бы тихо. Своих забот хватает, нечего за весь свет хлопотать. Повезло тебе, есть у тебя работа — и слава богу, и держись за нее. И нечего наживать себе врагов. Я никак понять не мог, чего они вечно ругаются.

— Может быть, если бы ваш отец ее слушал, он и сейчас был бы жив.

— Может быть, да только такого, какой он был, я его больше люблю.

— Мертвого.

— Пускай даже мертвого. Наверно, мертвому ему лучше. — Джо засмеялся. — Вербует небесное воинство в профсоюзы. Так прямо и вижу его за этим делом!

— Лучшие условия труда для херувимов и серафимов.

— Сократить рабочий день архангелов.

Джо Малхейр посмотрел на нее, чуть помолчал.

— Вы мне нравитесь. Что-то в вас есть такое. Вы не из наших, но…

— Я…

— Нет, не из наших. Но можете быть за нас. Это главное. Допивайте кофе и прокатимся на трамвае.

Он опять щелкнул пальцами, подзывая официантку.

— Или, может, вы не любите трамваев? Может, у вас есть другие дела?

Нэнси покачала головой.

— Обожаю трамваи. Только мне надо поспеть на поезд без четверти шесть.

— Счет, мисс.

Он доедал ложечкой сахар со дна одной из своих чашек.

— Поедем трамваем в Долки, а там вы перехватите свой поезд. Сядем на верхотуре, и пускай у вас волосы летят по ветру. Это здорово — встретить девушку с длинными волосами. Все теперь так коротко стригутся. Моя мать говорит, волосы — венец девичьей красы. Сестра обкорнала волосы до ушей, так она когда явилась домой, маму чуть удар не хватил.

— И она ругала вашу сестру?

Он засмеялся.

— Ругань она приберегает для больших бед. А если ругаться слишком часто, брань вроде как теряет силу.

Он взял у официантки счет и подмигнул ей.

— Go raibh maith agat.

Та осуждающе опустила глаза.

— Нечего тут гадости говорить.

И оскорбленно удалилась.

Он посмотрел на Нэнси и засмеялся.

— Эта девица во всем подозревает дурное. А я только сказал ей спасибо.

— Она заподозрила дурное, потому что вы так поглядели.

Нэнси взяла со стола сумочку и сверток с книгами для тети Мэри.

Выходя из кафе, Джо надел кепку. Любопытно, может, у него там проделаны дырочки для ушей, кроличьи уши, наверно, пробиваются вверх сквозь эту косматую гриву. Джо не заботился о том, чтобы спутница все время шла по внутренней стороне тротуара, не то что Гарри, — тот всегда, словно бы загораживая собою, передвигал ее подальше от мостовой. Две босоногие девчушки протянули к ней руки.