Далеко и обратно - [8]

Он бросил трубку и вышел из кабины, вытирая лоб ладонью.

— Пойдём живее, малыши! — сказал папа.

Было темно, и брызгал дождик. Мартын останавливался у каждого столбика. И Наташа останавливалась. Папа торопил их.

И вдруг он улыбнулся и пошёл медленнее.

— Послушай, большой малыш… — начал папа. — Ты знаешь, что у всех малышей должны быть мамы. Хочешь, и у тебя будет мама?

Наташа ткнулась носом в папин плащ и зарыдала.

— Что такое? — растерялся папа. — Откуда эти слёзы, зачем они?

Мартын сидел рядом и скулил, задрав голову к чёрному небу.

Капал дождик, и капали Наташины слёзы, и папа утирал их своим платком, от которого пахло табаком и селёдкой.

— Ты будешь любить её больше, чем меня, — запинаясь, выговорила Наташа.

Папа поднял её на руки и поцеловал быстро намокающее лицо.

— Никого на свете я не смогу любить больше, чем свою дочку!

— А ты ей разрешишь всё делать и о тебе заботиться, — всё ещё протестовала Наташа, но слёз было уже поменьше.

— Кто же будет обо мне заботиться, когда дочка пойдёт в школу? — улыбнулся папа.

— А я бы попробовала успеть, — неуверенно ответила Наташа.

По течению плывут быстро

Папа сказал: «Конечно, это безумие — выходить на ночь глядя», — и они легли спать, навалив на себя всё, что осталось сухого и тёплого. Неизбывный дождь барабанил по крыше. Вслушиваясь в завывания ветра, Наташа уснула, а когда раскрыла глаза, было светло и катер, дрожа, покачивался. Рычал мотор. Папы в каюте не было.

— Вот и началось обратно, — вздохнула Наташа, обулась и вышла на палубу.

Щекотный дождик облепил лицо. Мартын протопал по крыше, подошёл и тронул её за плечо. Наташа погладила собаку и стала смотреть назад, на уходящий в дождь город. Город был красив, и не хотелось покидать его так скоро.

— Пап, почему «Бегемотик» плывёт быстрее, чем раньше? Он что, тоже торопится? — спросила Наташа.

— Он плывёт по течению, — ответил папа и съел свой завтрак под дождём за штурвалом.

Проходили часы, а папа только покручивал штурвал, приплясывал одной ногой и напевал разные песни. Мелькали, убегая назад, дома, соборы, посёлки, лесные запани, палаточные лагеря невезучих туристов, рыбачьи лодки, бакены и плоты.

— Собаке пора есть! — сказала Наташа.

— Неужто? — удивился папа и глянул на часы. — Ого! Шестой час.

Когда катер подошёл к пристани села Высокое, папа привязал канат и сказал:

— Думаю, коров уже подоили. Пойдём купим молочка.

«Вот бы маленький Мартын удрал… — думала Наташа. — Только не надолго, до утра…»

Прохожий указал им дом, в котором живёт корова. Там им налили в бутыль тёплого молока и Наташе дали отдельно большую кружку. Она выпила её до дна и похвалила:

— В городе такого молока не бывает. Поразительно вкусно!

Пришли на катер, быстро пообедали, и папа обрадовался:

— Можно плыть дальше!

— Не можно, — возразила Наташа. — Собаки нету.

Папа нажал кнопку на щитке, и над селом поплыл густой гудок.

Наташа зачерпнула воды и стала полоскать полотенце.

Папа повернул ключ вправо. Мотор мощно и злорадно ревел.

— Пар-р-ршивая соб-бачонка… — пробормотал папа.

Наташа отёрла внезапно выступившие слёзы и посмотрела на горку.

Оттуда на рёв мотора, прижав уши, мчался Мартын, а за ним, постепенно отставая, скакали шестнадцать лохматых псов. Папа отвязал канат. Не глядя на собаку, он оттолкнул нос и стал к штурвалу. Мартын сиганул с дебаркадера прямо в спасательный круг.

— Папа, неужели ты любишь её больше, чем маленького малыша? — спросила Наташа.

— Всем достанется, никто не будет обижен, — ответил папа.

Это ещё цветочки

Недостатки коротких дорог состоят в том, что короткие дороги опасны и пользоваться ими надлежит только в крайнем, не терпящем отлагательства случае. Но об этом — позже.

А тем утром, в Новой Ладоге, папа сказал:

— Могу я раз в жизни быть неблагоразумным?

— Пожалуйста, сколько хочешь, — разрешила Наташа.

И катер прошёл прямо, миновав вход в Новоладожский канал.

Он вышел на широкую воду озера, и сразу грудь задышала по-иному, жить стало вольнее и прекраснее. Пологий берег остался за кормой, а впереди были только вода и только небо. Волны подхватили судёнышко и стали играючи перебрасывать друг дружке. Серые тучи временами закрывали солнце. Папа смотрел на компас в медном котелке, на небо и на карту.

— Какое всё огромное! — сказала Наташа. — Я о таком и не знала.

— А тебе не страшно? — спросил папа.

— Странно страшно, — призналась Наташа. — Приятно страшно.

Туч становилось всё больше. Казалось, они родятся друг от друга. И ветер усилился. Не стало солнышка, вода потемнела, а воздух как бы остыл. И мотор ревел сердитее, чем раньше. На катер залетали брызги. У папы было очень строгое лицо.

«Ух! Ух! Ух! Ух!» — прыгал по волнам «Бегемот».

— Пап, это уже буря? — спросила Наташа.

— Это ещё цветочки, — ответил папа.

И это только похоже на бурю

Волны колотили в широкие стёкла каюты.

«Тр-рах!» — и посыпались на Наташу с полки тяжёлые папины книги.

«Тр-рах!» — и сорвалась с гвоздика ваза для цветов.

«Тр-рах!» — и Наташу перебросило на другой диван, встряхнуло и бабахнуло головой о шкафчик.

— Ох! — совсем по-человечески сказал Мартын из-под дивана.

— Плохая буря, — всхлипнула Наташа.

Она ползком выбралась из каюты, уцепилась за папин плащ и сумела подняться на ноги. Дул невиданный ветер. В лицо хлестала вода. Волны, высокие как горы, швыряли бедного «Бегемота» как хотели. В сумраке светилась пена на их верхушках. Папа убрал одну руку со штурвала и прижал Наташу к себе.