Далеко и обратно - [8]
Он бросил трубку и вышел из кабины, вытирая лоб ладонью.
— Пойдём живее, малыши! — сказал папа.
Было темно, и брызгал дождик. Мартын останавливался у каждого столбика. И Наташа останавливалась. Папа торопил их.
И вдруг он улыбнулся и пошёл медленнее.
— Послушай, большой малыш… — начал папа. — Ты знаешь, что у всех малышей должны быть мамы. Хочешь, и у тебя будет мама?
Наташа ткнулась носом в папин плащ и зарыдала.
— Что такое? — растерялся папа. — Откуда эти слёзы, зачем они?
Мартын сидел рядом и скулил, задрав голову к чёрному небу.
Капал дождик, и капали Наташины слёзы, и папа утирал их своим платком, от которого пахло табаком и селёдкой.
— Ты будешь любить её больше, чем меня, — запинаясь, выговорила Наташа.
Папа поднял её на руки и поцеловал быстро намокающее лицо.
— Никого на свете я не смогу любить больше, чем свою дочку!
— А ты ей разрешишь всё делать и о тебе заботиться, — всё ещё протестовала Наташа, но слёз было уже поменьше.
— Кто же будет обо мне заботиться, когда дочка пойдёт в школу? — улыбнулся папа.
— А я бы попробовала успеть, — неуверенно ответила Наташа.
По течению плывут быстро
Папа сказал: «Конечно, это безумие — выходить на ночь глядя», — и они легли спать, навалив на себя всё, что осталось сухого и тёплого. Неизбывный дождь барабанил по крыше. Вслушиваясь в завывания ветра, Наташа уснула, а когда раскрыла глаза, было светло и катер, дрожа, покачивался. Рычал мотор. Папы в каюте не было.
— Вот и началось обратно, — вздохнула Наташа, обулась и вышла на палубу.
Щекотный дождик облепил лицо. Мартын протопал по крыше, подошёл и тронул её за плечо. Наташа погладила собаку и стала смотреть назад, на уходящий в дождь город. Город был красив, и не хотелось покидать его так скоро.
— Пап, почему «Бегемотик» плывёт быстрее, чем раньше? Он что, тоже торопится? — спросила Наташа.
— Он плывёт по течению, — ответил папа и съел свой завтрак под дождём за штурвалом.
Проходили часы, а папа только покручивал штурвал, приплясывал одной ногой и напевал разные песни. Мелькали, убегая назад, дома, соборы, посёлки, лесные запани, палаточные лагеря невезучих туристов, рыбачьи лодки, бакены и плоты.
— Собаке пора есть! — сказала Наташа.
— Неужто? — удивился папа и глянул на часы. — Ого! Шестой час.
Когда катер подошёл к пристани села Высокое, папа привязал канат и сказал:
— Думаю, коров уже подоили. Пойдём купим молочка.
«Вот бы маленький Мартын удрал… — думала Наташа. — Только не надолго, до утра…»
Прохожий указал им дом, в котором живёт корова. Там им налили в бутыль тёплого молока и Наташе дали отдельно большую кружку. Она выпила её до дна и похвалила:
— В городе такого молока не бывает. Поразительно вкусно!
Пришли на катер, быстро пообедали, и папа обрадовался:
— Можно плыть дальше!
— Не можно, — возразила Наташа. — Собаки нету.
Папа нажал кнопку на щитке, и над селом поплыл густой гудок.
Наташа зачерпнула воды и стала полоскать полотенце.
Папа повернул ключ вправо. Мотор мощно и злорадно ревел.
— Пар-р-ршивая соб-бачонка… — пробормотал папа.
Наташа отёрла внезапно выступившие слёзы и посмотрела на горку.
Оттуда на рёв мотора, прижав уши, мчался Мартын, а за ним, постепенно отставая, скакали шестнадцать лохматых псов. Папа отвязал канат. Не глядя на собаку, он оттолкнул нос и стал к штурвалу. Мартын сиганул с дебаркадера прямо в спасательный круг.
— Папа, неужели ты любишь её больше, чем маленького малыша? — спросила Наташа.
— Всем достанется, никто не будет обижен, — ответил папа.
Это ещё цветочки
Недостатки коротких дорог состоят в том, что короткие дороги опасны и пользоваться ими надлежит только в крайнем, не терпящем отлагательства случае. Но об этом — позже.
А тем утром, в Новой Ладоге, папа сказал:
— Могу я раз в жизни быть неблагоразумным?
— Пожалуйста, сколько хочешь, — разрешила Наташа.
И катер прошёл прямо, миновав вход в Новоладожский канал.
Он вышел на широкую воду озера, и сразу грудь задышала по-иному, жить стало вольнее и прекраснее. Пологий берег остался за кормой, а впереди были только вода и только небо. Волны подхватили судёнышко и стали играючи перебрасывать друг дружке. Серые тучи временами закрывали солнце. Папа смотрел на компас в медном котелке, на небо и на карту.
— Какое всё огромное! — сказала Наташа. — Я о таком и не знала.
— А тебе не страшно? — спросил папа.
— Странно страшно, — призналась Наташа. — Приятно страшно.
Туч становилось всё больше. Казалось, они родятся друг от друга. И ветер усилился. Не стало солнышка, вода потемнела, а воздух как бы остыл. И мотор ревел сердитее, чем раньше. На катер залетали брызги. У папы было очень строгое лицо.
«Ух! Ух! Ух! Ух!» — прыгал по волнам «Бегемот».
— Пап, это уже буря? — спросила Наташа.
— Это ещё цветочки, — ответил папа.
И это только похоже на бурю
Волны колотили в широкие стёкла каюты.
«Тр-рах!» — и посыпались на Наташу с полки тяжёлые папины книги.
«Тр-рах!» — и сорвалась с гвоздика ваза для цветов.
«Тр-рах!» — и Наташу перебросило на другой диван, встряхнуло и бабахнуло головой о шкафчик.
— Ох! — совсем по-человечески сказал Мартын из-под дивана.
— Плохая буря, — всхлипнула Наташа.
Она ползком выбралась из каюты, уцепилась за папин плащ и сумела подняться на ноги. Дул невиданный ветер. В лицо хлестала вода. Волны, высокие как горы, швыряли бедного «Бегемота» как хотели. В сумраке светилась пена на их верхушках. Папа убрал одну руку со штурвала и прижал Наташу к себе.
