Далеко и обратно - [5]

— Если очень хочешь, так и будет, — отозвался папа.

А небо всё темнело и темнело. Папа включил огни, и стало таинственно, будто они плывут в неведомом море. Мало ли какое чудовище может появиться из тьмы… Наташа придвинулась ближе к папе и ухватилась за карман его куртки. Тёмные глыбы берегов стали пониже, и показались огоньки деревни. Папа уменьшил ход и подвёл катер к дощатым мосткам. Он выключил мотор и закрепил канат за дерево. Мартын растворился во мгле, и через минуту в деревне заголосили собаки.

Куда-то подевалась вся обыденная жизнь, и осталась только тихая ночь, звёздочки в небе, сонная река и склонённые над ней силуэты деревьев… О чём так ласково лепечет вода прибрежным камешкам?.. Что думает обломанный, неведомо как попавший сюда гранитный валун? И что за птица пронеслась над Волховом бесшумной чёрной стрелою?..

Загадочно светились огни наверху, в окнах домов. Что там за своя, интересная жизнь?.. Небось Мартын в курсе дела — побегал, поспрашивал. Всё разузнал и пищи, наверное, раздобыл…

Папа сидел на крышке машинного отделения, курил и смотрел вверх. Наташа тоже посмотрела вверх, почувствовала лёгкое кружение в голове и подумала, что, может, не врут мальчишки во дворе, болтавшие, что Земля вертится… Звёзды, дальние и живые, переливались, мерцая.

— Пап, наверное, высокие мысли приходят в голову, когда смотришь на звёзды? — спросила Наташа.

— Хорошему человеку всегда приходят в голову высокие мысли, — ответил папа. — Даже когда он смотрит на грязь под ногами.

Много лет тому назад

Утром солнышко рассыпало по всей реке серебряные монетки, а свежий ветер вымел небо и отчистил его до пронзительной голубизны. Наташа и папа завтракали на палубе, а Мартыну там показалось слишком чисто, и он утащил свой кусок на берег, повалять в песочке.

Подошёл высокий старик с корявой палкой и потрёпанной сумкой.

— Наверх идёшь, капитан?

— Туда, — кивнул папа. — Дочь, подай миску.

Наташа протянула старику миску с кашей и ложку. Старик, уложив подле себя шапку, присел и стал есть.

— В Новолоку мне требуется попасть, — сказал он.

Папа спросил:

— Далеко отсюда эта Новолока?

— Двенадцать километров. Машина не ходит. Пешком тяжело.

— Утомительно, — согласился папа. — Подвезём, что за вопрос. Через час будешь дома, дедушка.

— Просил я одного подвезти. «Астра» называется, побогаче твоего катер будет… Так не взял.

— Редкостный тип, — поморщился папа. — А ты, дедушка, в гости?

— Если б в гости… — сказал старик, и лицо его уже не улыбалось, и была в нём такая печаль, что у Наташи дрогнуло сердце. — На могилу к сыну иду, капитан. Тут его убили и закопали.

— Да, война… — тихо сказал папа.

Он отвязал канат, и катер побежал вверх по реке. Наташа мыла посуду и думала о войне, которая была так давно, что и папа тогда был ещё школьником… А вот сидит старик, у которого на войне убили сына, значит, война не так далеко, значит, ещё живы люди, которые помнят и страдают, значит, ещё не изгладились раны… И тут Наташа подумала, что она очень маленькая, ничего не видела, ничего не знает.

Но она ошиблась, потому что если бы она была очень маленькой, этакой непонимашкой, не вздрагивало бы у неё сердце, когда она смотрела на старика, который идёт на могилу к сыну, убитому на войне много лет назад…

— Красивые здесь места, — сказал папа.

— За Киришами речка будет, Пчёвжа название, — сказал старик. — По ней пройди. Увидишь лес дубовый, при Петре Великом посаженный. Вот там — красивые места.

Старик сидел на бензиновом баке. Он указал рукой на берег:

— В этом месте их батальон стоял. На том берегу немцы оборону держали. Ночью наши переправились, выбили немцев, закрепились на холме. Тут мой сын и набежал на свою пулю… После войны друг его приехал, всё мне передал в подробности. Привёз меня сюда. Место показал, где захоронили.

— Война проклятая, — тихо сказал папа.

У деревни Новолока старик, поклонившись, молча сошёл на берег.

Без искры ни в каком деле нельзя

Справа дул свежий ветер, и по реке вкривь и вкось бегали волны, сталкиваясь и разламываясь друг о дружку.

— Вот что меня радует, — говорил папа. — Мотор ни разу не подвёл. Работает, как тренированное сердце спортсмена. Итак, становись к штурвалу, дочь. Начнём учиться.

— Давно пора, — сказала Наташа, спрыгнула с крыши и стала к рулевому колесу.

Не тут-то было.

Ничего не получалось, хоть рыдай. «Бегемотик» упрямился, бегал от берега к берегу. Папа перехватывал штурвал и выводил катер на верную дорогу.

— Удивительно! — говорила Наташа. — А у тебя руль правильный?

Всякое бывает на свете. Случаются и чудеса. Вдруг Наташа не руками, а душой почувствовала, куда надо крутить штурвал, чтобы катер шёл как надо. «Чудеса!» — думала Наташа и поворачивала штурвал полегоньку, и катер бежал вперёд ровно, будто его вёл сам папа.

И тогда папа улыбнулся:

— у меня правильный руль. Теперь давай я стану. Ты устала.

— Нет! — закричала Наташа. — Ни капельки не устала!

И тут…

Наступила жуткая, непоправимая, мёртвая и ужасная тишина.

Катер покачивался на середине реки, и до берегов было далеко, и течение несло его вниз, и не у кого было попросить помощи.

Папа полчаса возился в моторе, потом опустил испачканные руки.