Далекие острова - [17]

Я остановился перед смешной девчонкой, конопатой и худой, как вяленая вобла, продавщицей жаренных каштанов, и купил маленький пакет. Мои дети обожали каштаны, но сейчас я ел их сам, пока шел по набережной к дому адмирала Крола, отдавая честь проходящим мимо офицерам и раскланиваясь с редкими знакомыми.

Адмиральский квартал находился в самом центре, он начинался сразу за Адмиралтейством и тянулся вдоль набережной, пока не упирался в здание Морской академии. Гардемарины должны были видеть из окон казармы свои будущие апартаменты. Они должны были осознавать, что, когда закончат высшее учебное заведение и достигнут соответствующего положения, адмиралтейство предложит им деньги, уютный кирпичный особняк с отдельным входом и возможность ездить в собственном экипаже или даже автомобиле по столичным улицам. Не знаю, говорили ли им преподаватели, что в случае смерти адмирала, семью выселят в течении двух месяцев, а в уютный дом на набережной поселят другого великосветского квартиранта, но обычно молодежь о таком не думает. У них впереди слава, подвиги, награды и высокие звания.

Я обогнул стайку гардемаринов и вошел в маленький цветочный магазин. Звякнул колокольчик. Здесь было прохладно. За прилавком стояла милая девушка лет двадцати, светленькая, в аккуратном переднике и шапочке. Когда я вошел, она разбирала большие красные розы, которые стояли на прилавке в цинковом ведре. Цветы были яркие и свежие. Услышав дверной колокольчик, она повернула голову, улыбнулась и подошла ко мне, вытирая расцарапанные руки о вышитый передник. Я подумал, что наверно у нее живет кошка или она поранилась о шипы роз. Она смотрела на меня с любопытством.

— Что желаете, господин офицер?

Она была маленького роста, как девочка.

— Дайте мне, пожалуйста, семь белых роз.

— Одну минуту.

Она убежала за прилавок и скоро вернулась, держа в руках красивый букет. Большие бутоны, еще не раскрывшиеся, на длинных толстых стволах.

— Вам нравиться?

— Да. Спасибо.

Она завернула цветы в белую бумагу, взяла деньги и проводила меня к выходу. Когда я вышел, за спиной опять звякнул колокольчик.

Семью Крола выселяли. Через неделю должен был въехать новый жилец и жена адмирала приказала прислуге собирать вещи. В прихожей стояли тяжелые сундуки.

У дверей меня встретила служанка. Она молча поклонилась, приняла фуражку и планшетку и проводила меня в дом. Зеркала в гостиной все еще были завешены черными платками, шторы задернуты.

— Госпожа сейчас придет, — сказала служанка громким шепотом и вышла.

Я остался стоять. В комнате ничего не изменилось. Казалось, что время застыло здесь навсегда. Даже часы перестали бить. На специальной подставке все так же лежали любимые трубки адмирала, на столе стоял его стакан в серебряном подстаканнике. На стене висел портрет Крола, который написали за год до смерти. Он был изображен в парадной форме на фоне горящих вражеских кораблей.

— Здравствуйте, Бур.

Вдова появилась совершенно бесшумно. Худая, пожилая женщина с высокой прической. Она держалась удивительно прямо. После смерти адмирала вдова носила только черное. Я с поклоном вручил ей цветы. Она улыбнулась одними губами, положила розы на стол и указала мне на глубокое кресло.

— Садитесь, пожалуйста.

— Спасибо, — я сел. Она опустилась на стул, напротив.

В этой гостиной мы провели с адмиралом много интересных вечеров, пили вино, разговаривали. По натуре Крол был домоседом и все свободное время проводил дома, за картами, разбирая старинные морские сражения.

— Вы в парадной форме. Вызывали в адмиралтейство?

— Да. Завтра меня переводят, отправляют в другой гарнизон. Вот, — я развел руками: — пришел проститься.

Вдова всплеснула руками.

— Милый, Бур! Они и Вас не пощадили. Трудные времена настали для сподвижников моего мужа. Он предупреждал меня. Он это предвидел.

Жена адмирала, в молодости, была очень красива и, по праву, считалась одной из самых обворожительных женщин столицы, но со временем былая красота увяла, в лице появилась сухость, а в глазах презрение. Она считала, что вокруг адмирала одни завистники и доносчики, и относилась с подозрением даже к близким друзьям. Детей у них не было, и вся любовь этой странной женщины обрушилась на адмирала. Она часто повторяла, что отдала жизнь своему мужу. Наверно так оно и было. Не знаю любил ли ее адмирал, но по-своему он был к ней очень привязан.

— Как Ваши детки? Как жена?

Вдова не смотрела на меня. Она сидела на самом краешке стула, словно была не дома, а в гостях, и готовилась в любой момент встать и уйти. Эта темная комната, в которую неделями не проникал дневной свет, была склепом, наполненном пылью и одиночеством. Мне было душно и неудобно, и я заерзал, пытаясь пристроить шпагу.

— Все хорошо, спасибо. Все здоровы.

— Они останутся в столице?

— К сожалению, нет. Им придется вернуться домой. Жить в столице слишком дорого.

Мне было тяжело смотреть на вдову, и я стал разглядывать книжные полки и развешанное на стене холодное оружие.

— Да, да. Я понимаю. Иногда мне самой хочется бросить все и уехать отсюда. Но здесь похоронен мой муж и я не могу оставить этот город. Знаете, Бур, я сняла дом в старом городе, кажется там даже есть сад. А Вас далеко переводят?