Далекие огни - [72]

Антипа Григорьевич задумался. Доводы свояченицы казались ему убедительными. А возможность породниться с человеком, близким к самому начальнику дистанции, начинала приятно щекотать его тщеславие. Смущала только молодость дочери, да и сам Станислав не особенно нравился ему — уж очень легковесным казался он и хвастливым, без настоящей трудовой хватки, которую особенно ценил Антипа Григорьевич в людях.

Тем временем Станислав Чарвинский, стоя в покорной позе перед Зиной, говорил с преувеличенной страстностью в голосе:

— Зиночка… Одно ваше слово… И я буду счастлив… Я буду ждать… Надеяться… Я люблю вас!

Зина, странно похорошевшая в своем возмущении, с пылающим румянцем на щеках, стояла у окна и, быстро перебирая дрожащими пальцами кончик косы, несколько раз пыталась прервать объяснение и убежать, но Чарвинский держал ее за руку и не выпускал. Он не узнавал этой девочки, еще год тому назад казавшейся ему неловкой и угловатой, какой привык видеть ее с детства. Перед ним теперь была незаметно вытянувшаяся стройная девушка в первой поре цветенья, как ранний тюльпан в степи. Куда девались ее диковатый, чуть исподлобья взгляд, ее неловкость подростка. Да и веснушки словно попрятались на ее щеках, и лишь слегка проступали чуть приметными точечками пониже глаз.

Зина быстро взрослела, и все ярче раскрывалась ее юная прелесть. Тугие косы как будто стали еще золотистее, румянец горячее. Но особенно заметно похорошели ее глаза — они потемнели, в них, словно небесная лазурь сквозь пасмурные тучи, все чаще проступала глубокая строгая синева.

С каждым днем Станислав Чарвинский убеждался, что очень искренне и навсегда влюблен в Зину. Она не походила на девушек его нового городского круга, в который он вошел полноправным членом после того, как получил хорошую должность в управлении участка службы пути. Девушки, которых он знал, казались ему слишком легкомысленными и искусственными. С ними было весело и приятно, но они не годились ему в жены — так ему думалось… А Зина, чистая, строгая, целомудренная, как ни одна из них, по мнению Станислава, подходила для этой серьезной роли. Поэтому он и спешил заручиться ее согласием на будущий брак.

Его ошеломило и огорчило чуть ли не враждебное отношение к нему Зины. Она сразу же отвергла его предложение и на все его мольбы насмешливо-презрительно отвечала:

— Нет, нет, нет… Я не собираюсь выходить замуж.

— Но, Зина… дорогая… — снижая голос до трагического шепота, убеждал Станислав. — Я не требую, чтобы это произошло теперь. Я подожду. Но я хочу знать, согласны ли вы…

И он опять потянулся к ее руке, чтобы поцеловать, но Зина отдернула руку, брезгливо скривила губы.

— Не надо. Оставьте… Уходите…

— Но почему же, Зина? — недоумевал Станислав.

— Не хочу. Не хочу выходить замуж… Ни за вас, ни за кого другого. Фу, как это пошло! Уйдите!

Станислав побагровел и гордо выпрямился.

— Зина, ведь ты… Ведь мы с детства… — начал он и вдруг смешался, добавил с досадой и раздражением: — Неужели ты и самом деле неравнодушна к этому, извини, оборванцу мальчишке Дементьеву? Ведь это же смеш-шно! Это ребячество, пойми…

Щеки Зины сразу будто выцвели, глаза потемнели, стали суровыми. Она хотела что-то сказать и не могла — губы ее дрожали.

— Зина, ведь ты говорила, помнишь? Что любишь меня…

— Это было ребячество… — Зина усмехнулась. — Я никогда не любила тебя и не буду любить… — Она снова перешла на «вы». — Пустите меня… Станислав Аркадьевич…

Она рванулась к двери. Станислав было загородил ей дорогу. Но тут же бессильно склонил голову, глухо сказал:

— Вы еще пожалеете, Зина. Вы наивная девочка, школьница, и ничего не понимаете…

— Нет, это вы ничего не понимаете… Ничего не видите, кроме своего мундира, — торопливо проговорила она, незнакомо и неприязненно щуря глаза. — По-вашему люди хорошие только в мундирах… Эх, вы! Какой вы скучный, нудный, Станислав. И что было бы с вами, если бы сделать вас таким оборванцем, как Дементьев… От вас, наверное, ничего бы не осталось. И не смейте больше разговаривать со мной. Прощайте! — резко бросила она и отвернулась к окну.

Станислав на секунду задержался у двери, презрительно фыркнул и вышел с надменно поднятой головой, с оскорбленным выражением на холеном самодовольном лице…

Валентина Андреевна встретила его вопросительным взглядом. По хмурому виду Станислава она сразу поняла, что Зина, эта своенравная девчонка, опять позволила себе какую-то дерзкую выходку и уже готовилась позвать ее и выбранить, но кто-то позвонил у двери.

Это был рассыльный управления дистанции. Станислав разорвал врученный ему пакет, прочитал какую-то бумажку, и на лице его отразился испуг.

— Что случилось, Станислав Аркадьевич? — тревожно спросила Валентина Андреевна.

— Рабочие Подгорского узла объявили забастовку. Меня срочно вызывает Ясенский.

Антипа Григорьевич удивленно крякнул. Все переглянулись. Провожая Станислава, Валентина Андреевна охала, ломала руки.

— И это очень серьезно? Ну, подумайте только, что им надо, этим рабочим? Вы, пожалуйста, Станислав Аркадьевич, известите нас, что там такое случилось.

— Забастовочка случилась, свояченка. Забастовочка, — почти весело сказал Антипа Григорьевич, натягивая на плечи добротную бекешу зеленоватого старинного сукна.