Далёкие милые были - [42]

В первый день после обеда нас посадили в автобус, наверное, ещё довоенный, и повезли посмотреть город: Михайловский замок, Летний сад, Марсово поле, памятник Суворову, Кировский (Троицкий) мост, Петропавловка, Стрелка Васильевского острова, Зимний дворец, памятник Петру, Исаакий, Аничков мост с конями Клодта, Дворец пионеров Ленинграда. Ехали медленно, и экскурсовод успевала многое рассказать про город – история, блокада, архитектура.

После ужина долго не спалось. Прильнули к окнам: прямо напротив, через Фонтанку – Ленинградский цирк. Дождь, трамваи, зонтики… Перед сном повторил приветствие (завтра слёт) – и провалился, уснул.

Десять утра, Таврический дворец. Всё как положено: заиграли в горны, забили в барабаны, внесли красное знамя. Пошли приветствия, первым предоставили слово для приветствия делегатам от пионеров столицы нашей Родины, города Москвы. Я вышел на сцену и легко, по памяти, произнёс положенную речь. Остальные приветствия читали с листа. Затем нас приветствовал партийный начальник из Смольного, потом главный комсомолец Ленинграда сделал доклад о задачах пионерии Советского Союза. Слёт продолжался целый день с двухчасовым перерывом на обед.

Седьмого ноября нас, пионеров, гостей слёта, в 9.30 привезли к трибуне руководителей партии и правительства Ленинграда на Дворцовую площадь. В 10.00 – парад, за ним демонстрация. Затем в нашей программе – обед, «Аврора» и вечером «Смольный». Я сидел в президиуме рядом со старым большевиком – участником Октябрьской революции. Мне дали слово, я вышел к трибуне, с которой Ленин 38 лет назад провозгласил, что революция свершилась. У меня две страницы текста, как попугай, я повторил всё, что можно было прочитать на плакатах, заборах, в заголовках газет: пионерия… комсомол… партия… коммунизм…

Восьмого ноября нас, четверых пионеров-москвичей, пригласили на открытие Ленинградского метрополитена. У станции «Площадь Восстания» митинг, два чиновника перерезали красную ленточку. В Ленинграде есть метро! В первом вагоне первого поезда с партийцами, что вчера стояли на трибуне, мы прокатились до станции «Автово» и вернулись обратно.

Закрытие слёта пионеров: обещания, клятвы, горны, барабаны, знамёна и «Всегда готовы!». Вечером – концерт в Ленинградском Доме пионеров, я читал Маяковского, отрывок из поэмы «Хорошо!». Девятого ноября: Эрмитаж, Кунсткамера, Московский вокзал – домой! Так закончилось моё «ленинградское дело», или «ленинградская афера».

Мне, конечно, и по возвращении было интересно, почему директор Эльманович подтвердила работнице горкома, что у меня хорошая успеваемость? Может, она так сделала, чтобы престиж школы не уронить, мол, нет у нас плохих учеников, а если уж кого-то выдвинули на Всесоюзный слёт, да ещё по ходатайству горкома, то следует пойти навстречу: в горкоме знают, кого выдвигают. Ну а если что-то не так с успеваемостью, то её можно и подтянуть – впереди целая четверть. Так я рассуждал за Екатерину Дмитриевну.

Неожиданно на ситуацию с «ленинградской аферой» пролился свет. В начале второй четверти на уроке немецкого Эмма Карловна решила по-немецки поведать забавную историю.

– Ein knabe, – начала она, не называя имён.

Каждое предложение мы переводили вслух по очереди. Эмма Карловна рассказывала мою историю о поездке в Ленинград. Она дошла до места со звонком в школу из горкома, когда директора спросили, как учится тот самый мальчик. Оказывается, в это время в кабинете директора находилась классный руководитель младшего брата мальчика, а младший брат, в отличие от старшего, учился очень хорошо… Благодаря случайности этот мальчик, у которого пять двоек, и поехал в Ленинград.

– Ленинград – очень красивый город, – перевёл я слова учительницы, так как очередь дошла до меня, и добавил: – И оказался не по зубам немцам.

Эмма Карловна, немка по национальности, отреагировала на мой обидный намёк.

– Ты хотел сказать – фашистам, – по-русски поправила она меня.

– Я хотел сказать – немецким фашистам.

Пауза повисла… но вдруг – звонок на перемену, и футболисты-пуговичники бросились занимать подоконники.

К нам в гости стал захаживать Семён Минаевич Минаев. Он был очень похож на писателя, на писателя-классика. Гончаров и Тургенев на своих портретах выглядели гораздо скромнее Семёна Минаевича. Сядет нога на ногу, слегка откинувшись – полкомнаты так у нас и займёт. Огромный лоб, красивые жесты – очень на писателя был похож… Но кроме этой похожести, пожалуй, в нём и не было ничего больше. Если бы издать собрание его сочинений, это была бы тоненькая брошюрка. Однако болтун он был редкий – краснобай, только скучный. Отец терпеливо его слушал, но скоро нашёл способ, как его выпроваживать.

– Давай, Семён, чайку попьём, – предлагал отец.

Писатель категорически отказывался, вставал, надевал пальто и уходил.

– Ах, Семён, Семён, – вздыхал отец, – всю жизнь трутнем прожил. Женился на Матильде, она его на двадцать лет старше, и живёт иждивенцем на её зарплату почтальонши.

В конце ноября состоялась премьера «По щучьему велению». Помочь с подготовкой к выступлению пришёл муж Евгении Васильевны, актёр Театра на Малой Бронной Юрий Владимирович Багинян. Он помогал мне наложить грим: приклеивал брови, усы, бороду, одевал парик. От дыма его сигареты и запаха клея я чуть не потерял сознание. Но вот я уже в гриме, смотрю на себя в зеркало – эти борода и брови напоминают мне кого-то хорошо знакомого. Но кого? Повторил несколько реплик из своей роли – и узнал! Да ведь это же дядя Миша, Маргаритки Соловейчик дедушка!