Далекая звезда - [13]

Мы с Бибьяно частенько навещали его в маленьком домике возле вокзала, который Штайн снимал с тех незапамятных времен, когда был студентом Университета Консепсьона, и где продолжал жить, уже став профессором того же университета. В доме было множество географических карт, их было даже больше, чем книг. Именно это в первую очередь привлекло наше с Бибьяно внимание: так мало книг (особенно в сравнении с жилищем Дьего Сото, скорее напоминавшим библиотеку) и так много карт. Карты Чили, Аргентины, Перу, андской Кордильеры, карта автомобильных дорог Центральной Америки, которую я больше никогда нигде не видел, изданная американской протестантской церковью, карты Мексики, карты завоеваний Мексики, карты Мексиканской революции, карты Франции, Испании, Германии, Италии, карта английских железных дорог и карта железнодорожных путешествий, описанных в английской литературе, карты Греции и Египта, Израиля и Ближнего Востока, современного и древнего Иерусалима, Индии и Пакистана, Бирмы, Камбоджи, карта гор и рек Китая и одного из синтоистских храмов Японии, карта австралийской пустыни и карта Микронезии, карта острова Пасхи и карта южночилийского города Пуэрто-Монт.

У него было очень много карт, как это бывает у тех, кто страстно мечтает путешествовать, но так ни разу и не покинул родного города.

Помимо карт на стене висели две фотографии в рамках. Обе черно-белые. На одной были изображены мужчина и женщина, сидящие на пороге дома. Мужчина внешне напоминал Хуана Штайна: соломенный блондин с глубоко запавшими голубыми глазами. Он объяснил, что это его родители. Другая фотография была даже не фотографией, а парадным портретом генерала Красной армии по имени Иван Черняховский. По мнению Штайна, он был лучшим генералом Второй мировой войны. Неплохо разбиравшийся в истории Бибьяно называл ему Жукова, Конева, Рокоссовского, Ватутина, Малиновского, но Штайн оставался непреклонен: Жуков был блестящ и холоден, Конев слишком жесток, настоящий сукин сын, у Рокоссовского были талант и Жуков в придачу, Ватутин был хорошим генералом, но он ни в чем не превосходил своих немецких противников, практически то же самое можно сказать и о Малиновском. В общем, никто из них не мог сравниться с Черняховским, разве что если бы можно было слепить вместе Жукова, Василевского и еще троих лучших генералов бронетанковых войск. У Черняховского был природный дар (если только такое возможно применительно к военному искусству), его любили подчиненные (насколько солдат может любить генерала), и, кроме того, он был молод, он был самым молодым командующим армией (или «фронтом», согласно советской терминологии) и одним из немногих высших военных чинов, погибших на передовой в 1945 году, когда война уже была выиграна, и было ему тогда всего тридцать девять лет.

Мы скоро догадались, что за отношением Штайна к Черняховскому стояло еще что-то, помимо восхищения тактическими и стратегическими талантами советского генерала. Однажды вечером, болтая о политике, мы спросили, как могло случиться, что он, троцкист, опустился до того, чтобы попросить в советском посольстве фотографию генерала. Мы шутили, но Штайн воспринял вопрос всерьез и откровенно рассказал, что фотографию он получил в подарок от своей матери – двоюродной сестры Ивана Черняховского. Это она много лет тому назад попросила фото в посольстве на правах прямой родственницы героя. Когда Штайн покидал отчий дом, чтобы поселиться в Консепсьоне, мать, ни слова не говоря, вручила ему фото. Он рассказывал нам о Черняховских, бедных украинских евреях из Советского Союза, волею судеб разбросанных по всему миру. Мы уяснили, что отец его матери был родным братом отца генерала, а Штайн, таким образом, приходился ему племянником. Мы и так безоговорочно обожали Штайна, но после этого открытия наше восхищение стало безграничным. С годами мы больше узнали о Черняховском: в первые месяцы войны он командовал двадцать восьмой бронетанковой дивизией, постоянно отступая, сражался на фронтах стран Балтики и в Новгородской области, некоторое время не имел никакого назначения, потом принял командование корпусом (что, согласно советской военной терминологии, соответствует дивизии) на Воронежском фронте, входившем в состав Шестидесятой армии (в советской военной терминологии соответствует корпусу), и командовал им вплоть до того момента, когда во время нацистского наступления сорок второго года был снят командующий Шестидесятой армии и Черняховский был назначен на его место. Он был самым молодым офицером такого ранга, что, естественно, у многих вызвало зависть и недовольство. Он был в подчинении у Ватутина, командовавшего в ту пору Воронежским фронтом (что в советской терминологии соответствует армии, но, по-моему, об этом я уже упоминал), которого ценил и уважал и который превратил Шестидесятую армию в непобедимую военную машину, продвигавшуюся все дальше и дальше по территории России, а потом по Украине, и никто не мог ее задержать. В 1944 году ему доверили командование 3-м Белорусским фронтом, и именно благодаря ему в ходе наступления 1944 года была разгромлена группа армий «Центр», в состав которой входили четыре немецкие армии, и, пожалуй, это был самый серьезный удар, нанесенный нацистам за всю Вторую мировую войну, сильнее, чем Сталинградская битва или высадка десанта в Нормандии, хуже, чем операция «Кобра» или форсирование Днепра (где он тоже побывал), серьезней, чем контрнаступление в Арденнах или Курская битва (в которой он участвовал). Мы узнали, что среди русских армий, принимавших участие в операции «Багратион» (разгром группы армий «Центр»), особенно отличился 3-й Белорусский фронт. Его продвижение было невозможно остановить, он развил невиданную доселе скорость и первым вошел в Восточную Пруссию. Мы узнали, что он подростком лишился родителей и скитался по чужим домам и чужим семьям, страдая, как все евреи, от унижений и насмешек, и что он сумел доказать своим гонителям, что он не просто такой же, как они, но гораздо лучше; что, будучи ребенком, он присутствовал при том, как украинские националисты-петлюровцы пытали и хотели убить его отца, и было это в деревне Вербово (где по пологим склонам холмов рассеяны белые домики), что его отрочество было неким попурри из Диккенса и Макаренко и что во время войны он потерял брата Александра, и эту страшную новость утаивали от него весь вечер и всю ночь, потому что Иван Черняховский руководил очередным наступлением; что он умер в одиночестве посреди шоссе; что он был дважды Героем Советского Союза, кавалером ордена Ленина, четырех орденов Красного Знамени, двух орденов Суворова I степени, ордена Кутузова I степени, ордена Богдана Хмельницкого I степени и бесчисленных медалей; что в его честь по инициативе партии и правительства были воздвигнуты памятники в Вильнюсе и Виннице (того, что в Вильнюсе, наверняка уже нет, да и тот, что в Виннице, возможно, тоже разрушен); что город Инстербург в бывшей Восточной Пруссии был переименован в его честь в Черняховск; что его имя носит колхоз в деревне Вербово Томашпольского района (теперь уж и колхозов-то не существует); и что в деревне Оксанино Уманского района Черкасской области был установлен бронзовый бюст великого генерала (готов поспорить на месячную зарплату, что и бронзовый бюст заменили: сегодня в героях ходит Петлюра, а кто будет завтра – бог весть). В общем, как говорит, цитируя Парру, Бибьяно: так проходит слава мирская – ни славы, ни мира, ни жалкого бутерброда с колбасой.