Далёкая музыка - [42]

Некоторые молодые студенты любили зайти в нашу комнату и поболтать со мною. Но миссис Райт запретила им это, утверждая, что я «плохо влияю» на них, так как мои взгляды были открыто критическими. Она постоянно тревожилась о непоколебимости своей власти и авторитета, очевидно, полагая, что я претендую на какую-то часть этой власти, как жена главного архитектора. Но для меня никогда не существовало никакого удовольствия во власти или во влиянии на других; у меня просто никогда, ни в каких обстоятельствах не было подобных претензий. Здесь же, в этом Товариществе я просто жаждала, чтобы меня не трогали и оставили в покое, тогда как иная женщина на моем месте стала бы бороться за «свое место» под солнцем. Мне только лишь нужно было общение с моей семьей и покой — а это невозможно было здесь иметь!

Дочь Райта Иованна, такая талантливая, артистичная, самолюбивая, действительно боролась за власть в Талиесине со своей матерью. Она пользовалась популярностью среди молодежи, хорошо пела, писала стихи и была хорошим хореографом. Она прекрасно знала творчество своего отца, да и внешне напоминала его, потому вполне могла представлять Райта в глазах студентов. Так же заносчива, так же вспыльчива и временами груба, как и он (судя по рассказам), она обладала качествами лидеpa, за нею легко следовали другие. Иованна хорошо знала себе цену, и ее мать знала это также. Соревнование между ними шло в открытую. Кроме того, Иованна не выносила личного доктора миссис Райт, занимавшего столь близкое и постоянное место возле ее матери, даже принимавшего участие в обсуждениях дел Товарищества. Не без оснований, Иованна рассматривала его здесь как вполне чужого Товариществу человека, не имевшего никакого отношения к архитектуре. Но тут она проигрывала битву, потому что миссис Райт не позволяла никому критиковать ее фаворитов, а Иованна была слишком требовательна, нетерпелива и пряма в своих нападках.

Умная и хитрая миссис Райт решила убрать дочь с дороги, постоянно жалуясь всем (даже мне) на «грубые выходки» Иованны. Я не помню, чтобы дочь когда-нибудь жаловалась на мать… Наоборот, Иованна утверждала, что они «были очень близки». Буквально на наших глазах миссис Райт начала плести сети свахи (в которые и я попалась в свое время), и довольно скоро мы стали свидетелями романа Иованны со студентом, который был моложе ее на двадцать пять лет и весьма преданным обожателем миссис Райт. Он был из богатой семьи в Калифорнии, и вскоре он и Иованна отправились туда на его машине…

Теперь миссис Райт вздохнула свободнее, даже не пытаясь скрыть своего облегчения. Волнуясь, сердясь, Иованна разрушала свои нервы алкоголем впережку с транквилизаторами — но никогда не была ни алкоголиком, ни наркоманкой. Она просто выходила из себя и вела себя грубо с матерью.[12] На меня она тоже сердилась, хотя я не была на ее пути и даже желала бы ей помочь. Но она уже не была той любезной сестрой, какой встретила меня в аэропорту Финикса…

Вэс метался в то лето между миссис Райт и мною, между Иованной и ее матерью, дипломатичен, как всегда, но обычно поддерживая миссис Райт против всех остальных. Его угнетало это разделение, он был цельным человеком, ему нужна была жена, которая сливалась бы с его работой и с его Товариществом — каковой была первая Светлана. Но мы все еще появлялись вместе с улыбками перед важными гостями и старались хотя бы внешне ничего не показывать.

Однажды из Чикаго приехала богатая пара, и все надеялись, что они возьмутся финансировать один давно забытый проект Райта. Это было недостроенное здание, недалеко от Талиесина. Пара была встречена с «красным ковром», помещена в лучшую гостевую комнату, их кормили, поили и развлекали. Я должна была принимать в этом активное участие. Дама была очень приятной, элегантной (маленькое черное платье) и застенчивой. Она несколько была испугана экзотикой Талиесина и всем шумом, поднятым вокруг них. Они отбыли, очевидно ничего не пообещав, и через несколько дней миссис Райт сказала негодуя: «Эти люди не прислали нам даже благодарственной открытки!» Возможно, они поняли, для чего их так принимали.

Наступила осень, то есть время возвращаться в Аризону, но Вэс и я хотели остаться в Висконсине подольше. Нам нравилось здесь, но миссис Райт, любившая сухой воздух пустыни, всегда торопилась в Западный Талиесин. Быть может, кампус среди пустыни был дороже ей, так как он был построен Райтом вместе с нею, в 1934 году, и там не было воспоминаний ни о трагической смерти миссис Чинней, ни о гибели ее собственной дочери Светланы. Талиесин в Висконсине, столь красивый, но также и более мрачный, угнетал ее. Она была склонна к подозрениям, страхам и мрачным мыслям о пожарах.

Перед отъездом она позвала меня «поговорить», и я пошла с упавшим сердцем. Я знала, что это не будет приятный разговор. Она спросила меня прямо, в упор: что именно мне здесь, в Товариществе, так не нравилось? Это был трудный вопрос. Мне не нравились самые основы. Я предпочла молчать. Но ей очень хотелось, чтобы я была в согласии с ней; чтобы я приняла все как есть; чтобы я подчинилась ей, как все остальные; чтобы я, наконец, принадлежала Талиесину. Она знала, как объезжать упрямых лошадей — куда более сильных, — у нее была долголетняя практика в этом. Но она говорила со мной тепло, стараясь заглянуть в мое сердце, пытаясь выиграть мягкостью.