Дахут, дочь короля - [20]

Карпре, молодой человек с приятной внешностью, белокурыми волосами, как у его отца, по просьбе Лейдхенна принял Руфиния. Его нерасположение исанец счел притворным. Хотя принца одолевали сомнения в том, что Ниалл согласился бы принять какой-нибудь ирикк или почетный подарок от представителя Иса, а следовательно, не мог этого сделать никакой Мак-Нелли. Тем не менее он сочтет Руфиния послом, обладающем неприкосновенностью, и выслушает его. В последующие дни Карпре задавал вопросы и слушал с не меньшим рвением, чем все остальные. Снова исанцы не испытывали недостатка в друзьях.

И опять Руфиний держался от них в стороне. Кроме того, что он старался сохранять собственное достоинство, которое считал весьма нужным, он не желал терять время в возне, особенно с женщинами, — времени и так было мало, и в течение его он мог что-нибудь узнать для Грациллония, или по крайней мере собирать информацию. Дайте ему привезти домой эту птицу, положить ее к ногам хозяина; позвольте увидеть улыбку на лице и услышать: «Хорошая работа»; затем он будет праздновать по-своему.

Смесь оцепенения и общительности по-прежнему была ему на руку. Сначала Лейдхенн показал ему окрестности, когда у них находилось время для прогулок. На другой день, когда они возвращались из священного дольмена, что находился в лесах, то увидели полдюжины человек, которых под охраной выводили из форта. День был серый, с моросью. Руфиний остановился.

— Кто это? — поинтересовался он. Лейдхенн нахмурился.

— Заложники из Лагини, — ответил он. Руфиний пригляделся. На мужчинах ничего не было надето, кроме грязных и рваных туник из грубейшей ткани; волосы и бороды немытые, нечесаные; изможденные лица, худые руки и ноги, желтоватая кожа. Стражники вытолкали их наружу и с презрением оперлись на свои копья, в то время как узники уныло приступили к выполнению работ.

— О? — пробормотал Руфиний. Он видел других заложников, находящихся в подчинении у Карпре, все они были сыты, одеты и с ними хорошо обращались.

— Что они такого худого сделали, отчего содержатся как животные в клетке?

— Ничего, — вздохнул Лейдхенн, — если не считать того, что совершил их вождь, а он — сын верховного короля. Он возглавил ужасный налет. Ниалл мстит всей его стране, а вдобавок требует еще и этого наказания. Он знает, что мне это не кажется правильным. Он поистине своевольный и злопамятный человек.

Руфиний почувствовал, как вверх по спине его пробрала дрожь. Он мало знал о вражде между Лагини и их соседями Кондахтом и Мидой, — в первую очередь с Мидой, основатели которой мечом вырезали большую часть их территории.

— Расскажите мне больше, пожалуйста, — попросил он.

Лейдхенн объяснил ему вкратце, потому что они стояли в холоде под дождем. В конце Руфиний спросил:

— А было бы возможно подойти поговорить с этим — Эохайдом, как вы произносите его имя?

— Зачем тебе? — спросил удивленный Лейдхенн. Руфиний пожал плечами.

— О, — беззаботно сказал он, — ведь вы знаете, что мне поручено собирать для моего господина любую информацию, какую только смогу. — Он рассмеялся. — Кто поручится, что однажды этот Эохайд не окажется посредником при заключении истинного мира с Ниаллом?

— В этот день свинья полетит, — фыркнул Лейдхенн. Он поразмыслил. — Что ж, я не вижу никакого вреда в вашем любопытстве. Подойдите.

Заложники остановились и вместе со своими охранниками наблюдали, как приближались два человека. Сердце Руфиния учащенно забилось. Тот, на кого указал Лейдхенн, Эохайд, был прекрасен. Его испачканное лицо искажали пятна, так же как худоба и грязь пленения, но под ними могло быть телосложение Аполлона, прямой нос, лепные губы, глубоко посаженные глаза, голубизна которых сияла еще ярче на фоне молочно белого лица и темных-претемных волос. Он куда лучше своих товарищей следил за своим телом, и, несомненно, находясь взаперти, истязал себя разного рода гимнастикой; по костям по-кошачьи двигались мускулы. Руфиний почувствовал, что его угрюмость не от отчаяния, а от вызова.

Лейдхенн обратился к охране. Они не могли отказать поэту. Руфиний подошел к Эохайду.

— Приветствую тебя, сын короля, — осмелился он. Дыхание пленника со свистом вырвалось между зубов.

— Кто ты такой, чтобы окликать меня? — в голосе звучала хрипота.

Руфиний представился, помня о присутствующих.

— Боюсь, что у меня нет за вас выкупа или чего-либо в этом роде, — добавил он. — Но раз я посол, то, возможно, мог бы передать от вас весть и принести ее обратно, если пожелаете.

Остальные лагини стояли рядом, как усталые быки. Эохайд прорычал:

— О чем нам разговаривать с Ниаллом или вон с тем человеком, сын которого обезобразил меня сатирой, и теперь мне никогда не стать королем?

— Что ж, возможно, вы вновь обретете свободу, — ответил Руфиний. — Разве вам этого не хочется?

Эохайд сгорбился.

— С чего это они вдруг меня отпустят?

— Может, для того, чтобы ты сам передал послание. В Галлии и Британии мы сильно пострадали от саксов. Неужели их длинные корабли никогда не достигнут берегов Эриу? Может, это лучше, чем кельты? — Руфиний протянул руку, чтобы похлопать Эохайда по плечу. Через прореху в одежде его рука почувствовала тело. Несмотря на погоду, оно было теплым — не лихорадочным, но горячим. Руфиний сжал плечо. — Подумай над этим, — сказал он. — Если мне позволят, я и впредь буду с тобой беседовать.