Потом он упакует досье, приложит кассету с записью телефонного разговора и расшифровку — Билл уже должен был доставить их Кэрол — и отошлет посылку в Отдел внутренних расследований. Даффи не знал, что там сделают с Маккехни (наверное, передадут папку дальше), но точно знал, что ждет Салливана. Ник решил отослать четыре экземпляра досье в криминальный отдел на Флит-стрит, а пятый оставить себе. Содержимого досье хватит Салливану как минимум на славные пять лет, в зависимости от того, какой судья попадется.
Когда Даффи добрался до Кэрол, она еще не спала. Пакет от Белла лежал на кухонном столе. Кэрол не видела Ника таким радостным уже много месяцев. Он улыбнулся, прижался к ней курткой, набитой папками, и поцеловал. Потом посмотрел как-то странно, покачал головой и произнес: «Прости». То есть это ей так послышалось, если вы не поняли. Она не стала уточнять. Не стала спрашивать, чем это он занимался, почему попросился переночевать или почему ей пришлось отменить свидание. Она не спрашивала, потому что на самом деле не хотела знать. И сказала только:
— Даффи, я подумала, ты придешь голодный, вот, купила хлеба и сыра.
Он взглянул на нее, потом вдруг глубоко задумался. Он вспоминал безумие последних дней, страх и злобу, кабинку в «Лампе Аладдина» и тонкую медную проволоку, угрожающе намотанную на член. Но вместо того, чтобы объяснять про Мартоффа и Джегго, про Георгиу, Салливана и Шоу, про Маккехни и Белла — вместо рассказа о том, что произошло с ним за это время и что сделал он, Ник сказал только: — Знаешь, я даже смотреть не могу на сыр.
И одарил Кэрол загадочной улыбкой.
