Дача Долгорукова (хроника пятидесятых) - [57]

работы. Гады..." Сначала никто не врубался, что он там про какого-то ревизора бормочет, а когда поняли, долго не умолкал веселый смех. Затем потешаться перестали, но прозвище "Ревизор" так и осталось.

- А я вот что-то не слышал обидных кликух.

- Ну, как же, есть и такие, только ими называют человека за глаза, чтоб не обиделся: "Зажигалка", например, "Клоп", "Гнилая скула". Когда я был на "Кисловодске", тогда там и была "Гнилая скула". Я не помню, как его звали, но сам по себе это был неприятный тип, не потому, что зубы гнили, а какой-то весь с ужимками, улыбается, а в глазах - злость. Все считали, что он связан с оперативником из КГБ, короче - стукач. С ним никто не дружил. Вот и кличка - "Гнилая скула". За одну и ту же примету разных людей по-разному назовут: один рыжий будет "Ванька рыжий", другой - "Рыжик", а третий - "Ржавый гвоздь".

Морской соленый треп продолжался и в судовой столовой, где собирались после вахты в пятом часу утра (чтобы не вставать ради завтрака в восемь) вся "собачья" вахта: и палуба, и машина. Тут уж было и про "рогалей" и "духов", и воспоминания о береге. Таким образом завтракали примерно 40 - 45 минут, а иногда и до часа. Но когда ложились спать, засыпали сразу привычка. А перед тем, как придут тебя будить в одиннадцать часов, ты уже все равно просыпаешься сам.

Удивительно, почему эти вахты прозвали "собачьими"? Скорее всего потому, что с нуля до четырех спят все нормальные люди. Да и животные тоже. Кроме собак. Немного обидно звучит "собачьи". Но я люблю эти вахты. И дело здесь не только в привычке. Известно, что в длительном плаваньи постоянное общение одних и тех же лиц, в особенности, соседей по каюте, часто приводит к беспричинной неприязни друг к другу. Мы же, то есть представители "собачьих" вахт, соседей по каюте видим не так часто. Да и других членов экипажа - тоже, так как по половине ночи и дня - до 11часов - спим, затем - вахта, время отдыха, снова вахта и так далее. Нас, наоборот - тянет к взаимному общению. Почти все услышанное нами в беседе с соседями по каюте интересно и ново. Наши собеседники с неменьшим интересом, и мы это видим, выслушивают от нас наши говости и истории, уже приевшиеся самим нам на мостике и в столовой. Так что, в отличие от других моряков, которым в дальнем плавании грозит опасность "особачивания", мы в течение всего рейса являемся для всех самыми коммуникабельными. И одна из главных причин этого - "собачьи" вахты.

АРМИНДА

В один из августовских туманных дней, закончив разгрузку сибирского высококачественного леса, мы вышли из английского порта Иммингам и взяли курс на Кубу. Шли балластом, то есть без груза. Август неспокоен для атлантических широт. Качка практически не прекращалась, бортовая сменяла килевую... Это худшим образом сказывалось на работоспособности экипажа. На палубе было невозможно не только производительно работать, но и безопасно передвигаться. Отдыха тоже не было. Лежишь в каюте на койке, а получается, что не лежишь, а стоишь попеременно то на ногах, то на голове. Сквозь наглухо задраенный иллюминатор наблюдаешь едва угадывающийся из-за сплошных облаков солнечный контур, который вдруг быстро-быстро уходит куда-то вверх и через три-четыре секунды иллюминатор заволакивает густая, непроглядная темнота океана.

Для многих это был первый рейс, так сказать - морское крещение. Первым он был и для наших поварих: шеф-повара и кок-пекаря. Они пришли на судно сразу после училища, и это особенно было ощутимо для экипажа. Кормить людей в штормовых условиях вообще особый талант нужен, но у наших кормилиц такого таланта не оказалось, и во время перехода через Атлантику многим порой пища казалась непригодной к употреблению. Даже судовой пес Султан, которого слепым щенком принесли на теплоход игаркские ребятишки, и который, очутившись на борту, сразу слопал здоровую миску горохового супа, больше недели не притрагивался к пище. Впрочем, если были пельмени, он выковыривал мясо и сЪедал. Качка выматывала и пса. Моряки смеялись, что зад у щенка постоянно в пепле и

окурках: он во время сильной качки прыгал на низенький столик в курительном салоне и садился в пепельницу, которая упиралась в бортики стола и этим препятствовала скольжению собаки. По палубе же приходилось беспомощно скользить. Но это была одна из второстепенных причин песьего голодания. Главная - пес оклемался, стал более разборчив в камбузном искусстве. Тем более, что Андрей (наш дневальный) украдкой подкармливал своего любимца.

Андрей - практикант судоводительского факультета Макаровки. В свободное от работы время он пропадал на мостике. Практика есть практика. Стройный, красивый, всем интересующийся парень, на стоянках он буквально рвался на берег, где старался увидеть, впитать в себя все новое, необычное. К неодобрению некоторых членов экипажа он успел жениться и к своему двадцатилетию предполагал стать папой.

С Андрюшей мы как-то сразу потянулись друг к другу. Оба не любили во время стоянок отдыхать на судне. Оба увлекались стихами. Мне было не безынтересно, что Андрей женатый: дома, на берегу меня ждала славная девушка - моя первая любовь.