Да здравствуют предки - [4]

Щурясь от яркого света, я огляделся. Снова разочарование! Я думал, что, проделав такой длинный путь, выйду по ту сторону горы и увижу незнакомый пейзаж. Но пейзаж был до уныния знакомый: деревня, точно такая же, как наша, рисовые поля, уже тронутые предосенней позолотой, на склоне высокая трава. Трещат кузнечики, по вершинам деревьев пробегает ветер… И тут меня осенило!

Да ведь это окрестности нашей деревни! Той самой деревни, откуда я вышел несколько часов назад, отправляясь на прогулку в гору!

Очевидно, подземный коридор описывал круг, и я очутился неподалёку от входа. Но теперь мне начало казаться, что знакомая местность приобрела какие-то едва уловимые новые черты. Впрочем, поля расположены так же, те же самые рощи на склоне. А вот и наш дом. Тут уж я ошибиться не мог. Старый, крытый соломой дом, просторный, крепкий, жилище многих поколений Кимура. Правда, и в нём что-то неуловимо изменилось, но всё же это был дом, в котором прошло моё детство. Я спускался вниз по склону со странным чувством, будто меня околдовали.

Дорога. Палисадник. Нет, всё же странно! На месте водокачки — колодец с журавлём. С заднего двора доносится лошадиное ржанье. Ничего не понимаю! Последнюю лошадь мы продали лет двенадцать назад и с тех пор не держали лошадей…

Я подошёл к дому вплотную и замедлил шаги — из-за сёдзи[3] доносились приглушённый разговор, шёпот.

Я уже хотел крикнуть: «Бабушка, у нас гости?», но в этот момент в комнате кто-то сказал: «ш-ш-ш!», и голоса сейчас же смолкли. Предчувствуя неведомую опасность, я застыл на месте.

Вдруг раздался треск, бумага на сёдзи лопнула, и наружу высунулось копьё, настоящее, со сверкающим стальным наконечником. Остриё остановилось в сантиметре от моего носа. Я заорал, отпрянул назад и, не удержав равновесия, повалился на спину. Сёдзи раздвинулись и на пороге появилось пятеро мужчин. Вопль застрял у меня в горле.

Все пятеро были самураи, вооружённые мечами, одетые по старинному обычаю, с причёской тёнмагэ!

— Что за человек? Кто таков? — грозно спросил один из них, молодой мужчина, которого я, кажется, где-то видел.

— Лазутчик, поганая ищейка! — выкрикнул другой, стоявший сзади.

— Не чужеземец ли? Странное у него обличье, с вашего позволения! Таких не доводилось видеть, — произнёс третий. — Эй, ты! Как тебя там! Что ты здесь вынюхивал?

— Да что вы… я… я… случайно. Видно, ошибся домом… — язык у меня заплетался от страха. Я попятился.

— Довольно болтовни! Руби его! Коли!

Сверкнули мечи. У самого моего уха засвистел воздух, рассекаемый острым клинком. Я сделал скачок в сторону, как заяц, и пустился наутёк. Всё смешалось — топот, крики преследователей, мой собственный истошный вопль. Обливаясь холодным потом, спотыкаясь и задыхаясь, я совершенно бессознательно мчался к пещере. Никогда в жизни не бегал я так быстро: казалось, ноги оторвались от земли, и неведомая сила несёт меня по воздуху.

— Держи его! Не упускай. Руби! Коли! — кричали за моей спиной.

Вот и пещера. Проклятый прямой коридор! И свернуть некуда, и спрятаться негде! Преследователи не отставали. Топот их шагов гулким эхом отдавался в стенах. Наконец впереди блеснул дневной свет. Я устремился к выходу, вернее ко входу, через который сегодня утром я вошёл в пещеру. Проклятые самураи настигали меня. Трое выскочили наружу за мной. Снова у меня над головой засвистел меч, холодная сталь полоснула мою вздувшуюся на бегу рубашку. Взвыв не хуже паровозного гудка, я ринулся вниз по склону. Крестьяне, мирно трудившиеся на рисовых полях, распрямили спины и, заслонясь руками от солнца, посмотрели в мою сторону. Происшествие явно заинтересовало их. Действительно, такое нечасто увидишь: задыхающийся, обливающийся потом и слезами односельчанин шпарит что есть мочи по полю, не разбирая межей, а за ним гонятся три здоровенных мужика в полном самурайском облачении и грозно размахивают мечами.

— Эгэ-гэй! Санпэй-са-а-ан! — донёсся до меня чей-то весёлый возглас. — Никак вы артистом заделались? В киносъёмках участвуете?..

Но мне было не до объяснений. С воплем: «Спасите!» я мчался дальше. Мои силы иссякали, в икрах начались судороги, грудь разрывалась от недостатка воздуха. Как видно, сказалась сидячая городская жизнь. А ведь когда-то в детстве я считался неплохим бегуном, на школьных соревнованиях всегда приходил к финишу первым. Сделав последнее усилие, я пересёк деревенскую улицу и ворвался в полицейский участок.

— Спасите, помогите, убивают! — простонал я и юркнул за спину старичка-участкового, благодушно распивавшего чай.

От неожиданности он поперхнулся, опрокинул на колени чашку, тут же вскочил и начал стряхивать чаинки с форменных брюк.

— Что это ты распсиховался, Санпэй-сан? Нехорошо! Так ведь человека заикой сделать можно! — он укоризненно покачал головой, как, бывало, много лет назад, когда отчитывал меня, озорника-мальчишку, за очередную проказу. — Кстати, передай мою благодарность твоей уважаемой бабушке за лепёшки. Очень были вкусные…

Но тут послышался топот, грозные выкрики, и на пороге показались настырные самураи с обнажёнными мечами в руках.

— А-а-а! Убивают! Помогите! — заорал я и забился в самый дальний угол.