Да здравствуют предки - [16]

Наша деревня Кэдзири опять превратилась в тихую, ничем не примечательную деревню. Никто больше не хотел купить нашу гору, за которую ещё совсем недавно давали три миллиарда. Бабушка что-то очень сдала за последнее время. Её неукротимая энергия угасла. Целыми днями бабушка сидела на галерее и смотрела на гору. Наверно, тосковала. Мир детства не давал ей покоя. А может быть, вспоминала приёмного отца Сануэмона. Девочка Умэ, которую дальний родственник взял на воспитание в богатый дом, была обогрета и обласкана и обожала Сануэмона Кимура. Но в те времена её счастье длилось недолго: она рано потеряла человека, ставшего её вторым отцом. И теперь ей было суждено потерять его во второй раз. А я…

Я, очевидно, принадлежал к числу тех немногих, в ком это происшествие оставило неизгладимый след. Мне был разрешён свободный проход на ту сторону, и я бывал там почти каждый день. И теперь страшная жизнь деревни эпохи Эдо преследовала меня как кошмар. Просыпаясь по ночам, в холодном поту, я видел нечто бесформенное, надвигавшееся на меня. На безобразном тускло-сером теле расплывалось чёрное пятно. Оно становилось всё больше, всё чернее, отделялось от тела, плыло по воздуху и входило в мою душу. И я начинал понимать, что жуткое чёрное пятно — это та деревня…

Утром я выходил из дома и смотрел на нашу деревню. Какая мирная, ничем не омрачённая картина! Выкрашенное весёленькой светлой краской здание сельскохозяйственной кооперации, дома крестьян, чистые, удобные, почти на каждой крыше телевизионная антенна, с полей доносится равномерное стрекотание самоходного комбайна, кругом резвится детвора, вон какая-то бабка вышла на улицу, скликает кур, лицо у неё полное, сытое, добро душное и ленивое. И всё это благополучие выросло из той нищеты, серости и убожества?! Нет, нет, как бы ни светило солнце, какими бы яркими ни были краски, всё равно за всем этим стоит чёрный призрак прошлого. Сколько ещё поколений должно смениться, какие преобразования должны произойти, чтобы этот призрак развеялся навсегда? А вдруг прошлое оживёт и с яростью одержимого вонзит свои страшные кривые когти в на стоящее?..

Случайное стечение обстоятельств, происшествие с пещерой навели меня на эти мысли, и покой мой был утрачен. Может быть, со временем всё забудется, сгладится в памяти, а сейчас воспоминания ещё слишком свежи… Но погребец, с которым мои предки отправлялись на прогулку, когда цвела сакура, ныне занявший в нашем доме почётное место рядом с телевизором, и сейчас кажется мне чудом искусства.

Какая же из двух эпох выше? Та, создавшая вещь, полную прекрасной гармонии и изящества, отмеченную тонким вкусом мастера-художника, не стареющую на протяжении столетий и заставляющую замирать от восторга сердца моих современников? Или эта, сконструировавшая сложнейший, почти фантастический прибор, — телевизор, которому суждена недолгая жизнь в век прогресса, где каждые два-три года появляются новые, ещё более совершенные модели?.. Глупый вопрос. Пустые домыслы досужего ума. Ибо создаваемые человеком вещи обретают свой настоящий смысл только в те времена, когда они создаются.

Но у нас дома, в кладовой, хранится ещё и старинное кимоно. И когда я смотрю на прочный тяжёлый шёлк, на ослепительные краски, чуть потускневшие и приобретшие с годами удивительную теплоту и мягкость тона, я не только восхищаюсь, но и вижу тонкие усталые пальцы Такэ, которые соткали этот шёлк нить за нитью, узор за узором.

Такэ! Передо мной всплывает её бледное лицо. Глаза, освещённые тусклым пламенем керосиновой лампы, смотрят печально, а губы шепчут: «Нет! Никогда…» И меня вдруг охватывает безумие. А если… если… Но нет, невозможно! Человек не может быть своим собственным прадедом… И всё же я думаю о безвестном отце моего деда, круглого сироты, моего деда, который женился на бабушке и принял фамилию Кимура и имя Сануэмон младший…