Да здравствует мир без меня! Стихи и переводы - [5]

Шрифт
Интервал

И никогда не будет здесь весны.

Колодец это место, где водица

Идет из глубины, из глубины…

Но ни испить, ни с толком утопиться.

Из цикла

«Этюды черни»

1985

«Бывали, бывали…»

Бывали, бывали

Мы в этой харчевне!

Тут было не лучше,

А только дешевле.


Пятнадцатилетье

Промчалось – а все же

Тут стало не хуже,

А только дороже.


А блюда роскошны!

А вина шикарны!

Забыть невозможно,

Как нынче гуляем!


А дамы? Все те же,

Вот только пошире…

А может, тогда мы

Совсем не платили?


А речи? Кипели!

А свечи? Дрожали!

Не то обхитрили,

Не то убежали…


Но только зашли мы —

Не смотрим, а видим:

Нас ждут не дождутся,

Отсюда не выйдем.


Курить уж не курят,

Плясать уж не пляшут,

Но пальчиком манят

И ручкою машут.


И те же уроды

Все ту же присягу:

– Отсюда ни шагу…

– Пожалуйте шпагу…


И главный над нами

Уже громоздится:

– Прошу расплатиться…

– За все расплатиться…


И дамы в платочек,

А мы за манишку:

– Ну, это уж слишком! —

И только сердчишко.


И груда пирожных.

– Миндальных, миндальных!

Забыть невозможно,

Как нынче гуляем.


1982

«Ночь хрустальная, тайная, длинных ножей, на душе…»

Ночь хрустальная, тайная, длинных ножей, на душе.

Начинаем в пивной, и за мной, в неземное и наземь.

На, возьми, на, зажми, нам черед воевать с нелюдьми.

Никому ничего ни за что, а не то все изгадим и сглазим.


Ночь легла, так бела, словно ты захотел темноты.

Ночь постыдно пустынна, невинна, как сон убиенных —

От звонка до звонка. Не река, а рука старика.

Не в нее окуная, иная напишет, стеная, на стенах.


Не за то избивал слабаков женихов Одиссей,

Не за то убивал наповал или мял и пытал заскорузло —

А за годы в трудах, за походы во прах и на страх, —

Не за лоно законное и судоходное русло.


Но не тем, что меж тем на замки всех систем норовят.

Хоть не им, неживым, утонув, дотянуть до рассвета.

Но не вам, пластунам по ворованным ветхим коврам,

Хоть и вас в тот же час, невзирая на вечное вето.


Я начну, где шагну в глубину оголенной груди,

Кислоту пустоты каблуком напролом направляя.

Я начну, как вздохну в беззаботных небес вышину,

Не стирая с запястья ненастья беззубого лая.


Не за то белый свет двадцать лет меня бил и крушил,

Не за то ворожил не убить, так забыть, и простить,

и отплакать,

Не за то я старел, и седел, и на тризне у жизни сидел,

Чтоб не трогать ваш деготь лобзаньем за самую мякоть.


Ночь хрустальная, тайная, длинных ножей, на душе.

На, возьми, на, зажми, с нелюдьми, но не сдержите слова.

Расходись кто куда, навсегда, без суда и стыда.

Пошумели изрядно, и ладно, досадно, что так бестолково.


1982

Реквием Рабиновичу

Меня дразнили в школе Зямой

За малый рост и рыхлый таз.

Но я был в мальчиках упрямый.

Переходил из класса в класс

И спал в одной постели с мамой.

Тогда стояли холода,

И редко из водопровода

Текла кошерная вода.

Мне было двадцать с чем-то года,

И говорили: ерунда.

Но я был в юношах упорный.

Из института приходил

То фиолетовый, то черный,

И никогда не выходил,

Пока не тукнут, из уборной.

Потом я чуточку подрос

И спал в одной постели с Симой.

Они тогда уже всерьез

Работали над Хиросимой,

А нас списали в Наркомпрос.

Тогда стояли под Москвой

Какие-то Гудерианы.

Я возвращался чуть живой

И спал с женой как деревянный.

И, вроде, за дверьми конвой.

Но я был в бронщиках настырный.

Я ел икру и колбасу

И разворачивал в лесу

Объект довольно-таки мирный.

И начал ковырять в носу.

Мне намекали на еврей

И стопроцентное доверье.

И молодцов из-за дверей

Просили пошуметь за дверью.

И говорили: поскорей.

Потом я чуточку одрях

И спал неделями в Кремлевке.

Она тогда уже Ба-Бах.

Арон уехал по путевке

И Даша с Машею в мехах.

Потом стоял такой дейтант,

Хоть украшай изделье бантом,

Хоть в землю зарывай талант,

Прикидывайся пасквилянтом.

У Миши резался дискант,

А Ваня рвался в Палестину —

И не на нашей стороне.

И говорил своей жене:

Не прихватить ли старичину.

Мол, на войне как на войне.

Но я стал в дедушках добрее.

Но я стал в дедушках добрее.

Я запускал на небосвод

И зятю говорил: идьёт.

И Ксюше: шла бы за еврея —

Он не уедет, не уйдет.

Потом они меня делили:

Пицунду, Жуковку, Арбат,

Внешторг, Госзнак, автомобили,

Четырежды лауреат,

И подписали, не забыли,

И Старший Брат, и кум, и сват.

Так есть антисемиты – или?..


1985

Записка

Срединные годы. Большое семейство.

Я вышел из моды. Какое злодейство.

Какие уроды мои домочадцы.

Я вышел из моды. Я буду стреляться.

В журналах доходы все хуже и реже.

Я вышел из моды, а моды все те же.

Унылые морды моих конфидентов.

Я вышел из моды. Я буду стреляться.

Унылые орды моих супостатов.

Я вышел из моды у чукчей и татов.

Унылые оды пою государю.

Я вышел из моды. Я буду стреляться.

Унылые роды моих вдохновений.

Я вышел из моды и вовсе не гений.

Унылые шкоды моей благоверной.

Я вышел из моды. Я буду стреляться.

Унылые воды каналов и Невок.

Я вышел из моды у нынешних девок.

Унылые своды соборов и спален.

Я вышел из моды. Я буду стреляться.

Унылые ходы в чужие квартиры.

Я вышел из моды у духов эфира.

Унылые сходки под плеткой свободы.

Эх, выпить бы водки!.. Я буду стреляться.

Заговор чувств

Булгаковед из Бундесрепублик,

Блондинистый, но в целом неказистый,

В постели то буксует, то юлит

С повадкой лихача-мотоциклиста —

И ванечке лениться не велит.

Вы, русские, загадочный народ.

Литература судит ваша тонко,


Еще от автора Виктор Леонидович Топоров
Двойное дно

Воспоминания В. Л. Топорова (1946–2013) — знаменитого переводчика и публициста — посвящены в основном литературной жизни позднего СССР. В объектив мемуариста попадают десятки фигур современников от Бродского до Собчака — но главная ценность этой книги в другом. Она представляет собой панорамный портрет эпохи, написанный человеком выдающегося ума, уникальной эрудиции и беспримерного остроумия. Именно это делает «Двойное дно» одной из лучших мемуарных книг конца XX века.


Жёсткая ротация

В книгу вошли избранные статьи и фельетоны.


Томас Стернз Элиот

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тотальное погружение

Из книги Вулф Том "Электропрохладительный кислотный тест" — СПб.: Азбука-Терра, 1996.Текст оборван.


О западной литературе

Виктор Топоров (1946–2013) был одним из самых выдающихся критиков и переводчиков своего времени. В настоящем издании собраны его статьи, посвященные литературе Западной Европы и США. Готфрид Бенн, Уистен Хью Оден, Роберт Фрост, Генри Миллер, Грэм Грин, Макс Фриш, Сильвия Платт, Том Вулф и многие, многие другие – эту книгу можно рассматривать как историю западной литературы XX века. Историю, в которой глубина взгляда и широта эрудиции органично сочетаются с неподражаемым остроумием автора.