Да сгинет день... - [87]

— Я уже говорил, что не лгу.

— В таком случае лжет обвиняемый! Как же вы все-таки это объясняете?

Стив молчал.

— Да ну же, мистер Грэхем, не стойте точно истукан! Разъясните эту странную историю джентльменам присяжным!

Стив продолжал молчать.

— В таком случае, раз вы не хотите сами объяснить, позвольте мне это сделать за вас: коль скоро вы были у обвиняемого и лежали на его постели, а он ни за что не хотел, чтобы Босмен видел вас, и даже применил силу, стараясь помешать ему пройти за портьеры, — значит, ваше пребывание там было не так уж невинно?

Стив медленно обвел глазами зал. Он увидел бесчисленное множество лиц, смотревших на него. На секунду взгляд его задержался на Энтони, и в его черных глазах мелькнула жалость. Тут он увидел, как Блер посмотрел на него, потом на Энтони и потом опять на него. Энтони тоже заметил взгляд Блера и содрогнулся при мысли, что адвокату бросилось, наконец, в глаза сходство между ними. Вероятно, Стив тоже подумал об этом?

— Я жду, мистер Грэхем, — сказал Блер.

— Вы хотите, чтобы я разъяснил вам, в чем дело, — сказал Стив.— Хорошо, я это сделаю. Все очень просто.— И ясным твердым голосом он произнес слова, которых все это время ждал Энтони: — Мистер Грант — мой брат.

Слушатели ахнули как один человек. Вокруг того места, где сидела Джин, тотчас образовалась целая толпа возбужденных людей. Люди вытягивали шеи, чтобы посмотреть на Стива, а затем оборачивались и смотрели на Энтони.

— К порядку в суде! К порядку в суде!

Все здание гудело, точно улей потревоженных пчел.

— Если еще раз поднимется такой шум,— торжественно заявил судья, как только его голос мог быть услышан, — я велю очистить зал!

Блер продолжал допрашивать Стива о всяких мелочах, связанных со стулом, настаивая, что версия Босмена представляется ему более вероятной, и пытаясь заставить Стива изменить свои показания или вступить в противоречие с самим собой. Но это ни к чему не привело. Сбить Стива было невозможно.

— У меня вопросов больше нет, милорд, — сказал Тэрнер, когда Блер окончил допрос.

Судья жестом отпустил Стива. Тут снова поднялся Тэрнер и ясным спокойным голосом произнес:

— Попрошу обвиняемого.

На лице Энтони читался радостный вызов, пока он шел через зал и поднимался на возвышение для свидетелей.

Опознав Босмена на фотографии, он подтвердил все то, что показал Стив, и исправил собственные показания, данные полиции. Он говорил без всякого волнения, колебания или утайки. Он объяснил, почему переменил фамилию, рассказал, как боролся, чтобы преуспеть в жизни, и что ему мешало. Он сказал, что Джин Хартли никогда не была у него, а другая девушка бывала — ей и принадлежат окурки найденных в пепельнице сигарет.

Говорил он сам по себе, не дожидаясь вопросов со стороны Тэрнера. Он рассказал всю правду без всякого принуждения. Его защитник стоял и молча слушал. Покончив с признаниями, Энтони посмотрел в упор на присяжных и медленно произнес:

— Теперь, джентльмены, я надеюсь, вы поймете, почему я солгал полиции. Дело в том, что я не сегодня впервые сел на скамью подсудимых. Мы с братом давным-давно предстали перед судом. Этот суд состоялся еще до нашего рождения. Нас судили за дела наших предков; мы были осуждены и приговорены жить в мире, полном предрассудков. И даже если сейчас вы меня оправдаете, тот, другой приговор все равно будет довлеть надо мной. Он будет довлеть до конца дней моих. Так что я смело могу сказать вместе с Иовом: «Да сгинет день, в который я родился, и ночь, в которую было сказано: «Сегодня зачат человек!»

Слова его отчетливо разносились по залу словно удары колокола. У многих женщин были слезы на глазах. Даже старик-аскет в судейской мантии и тот был растроган.

Блер ничего не достиг своим допросом. В заключительной речи к присяжным он пытался доказать, что, коль скоро у Энтони в ту ночь был в гостях цветной брат, он имел тем больше оснований пытаться задержать Босмена и не пустить его за портьеры, а потому, естественно, вынужден был прибегнуть к силе.

Хотя Блер говорил убежденно и хорошо, Тэрнер без труда один за другим разбил все его доводы. Речь Тэрнера была краткой. Чтобы решить вопрос о том, нападал ли обвиняемый на покойного, присяжные должны поверить либо показаниям Энтони, подкрепленным показаниями Стива, либо заявлению Босмена. Во-первых, мозг Босмена был затуманен вином. А во-вторых, Босмен утверждает, якобы он слышал женский крик. Можно ли сомневаться в таком случае, где правда? А раз нельзя верить тому, что Босмен говорит относительно крика, то как можно верить ему вообще? Ведь обвинение должно доказать преступность обвиняемого так, чтобы на этот счет не осталось никаких сомнений, а здесь, сказал он, все яснее ясного. Что же до того, что обвиняемый дал неверные показания полиции, то разве он не привел здесь более чем убедительные причины к тому?

Затем выступил судья с заключительной речью. Хотя он добросовестно изложил все обстоятельства дела, настроен он был явно в пользу оправдания обвиняемого.

По окончании его речи присяжные заявили о своем желании удалиться на совещание. Они проследовали в специально отведенную для этого комнату, и, как только дверь за ними закрылась и полицейский стал на часах подле нее, судья объявил перерыв.