Да сгинет день... - [4]

Множество детей играло на улице, и повозка, трясущаяся по мостовой, с трудом прокладывала себе путь. Некоторые ребятишки бегали в чистеньких праздничных костюмчиках, но большинство было в лохмотьях и босые.

Спадс, возбужденно лая, прыгал среди детей. Джордж окликнул собаку и прибавил шагу. Впервые перед ним предстали во всей своей наготе нищета и убожество этих лачуг, построенных по преимуществу из гофрированного железа и камня, а сверху обмазанных глиной.

Но и такие жилища были здесь роскошью. В глубине квартала многодетные семьи ютились в крошечных однокомнатных хибарках, сооруженных из листов ржавого железа, старых банок из-под бензина, мешковины и досок от ящиков. Утренняя буря снесла некоторые из этих хрупких сооружений, и сейчас пострадавшие обитатели их трудились над восстановлением своих жилищ.

Спадс нырнул в маленькую пондокки[3]. Джордж подошел и стал звать собаку. В отверстие, заменявшее дверь, он увидел женщину в лохмотьях, лежавшую на старом рваном одеяле; большими глотками она отхлебывала вино из бутылки, стараясь облегчить родовые муки. Около нее хлопотала другая женщина. Джордж поспешил прочь. Громкие крики роженицы и ругань ее товарки неслись ему вслед.

Вскоре лачуги и хибарки стали попадаться все реже, и Джордж облегченно вздохнул, увидев перед собой побуревший, иссушенный вельд. Пустынно и тоскливо было кругом, но после убожества и грязи, оставленных позади, здесь казалось даже красиво. Под палящим солнцем среди сухого колючего кустарника стоял неумолчный звон цикад.

Конечно, не все цветные Стормхока живут в Клопписе, Джордж это знал. Те немногие, кому позволяли средства, селились в более благоустроенных районах города. Ютиться в Клопписе вынуждены были бедняки, заработки которых не давали им возможности выбраться из нужды. Иные из них находили утешение в религии. Другие проводили субботние вечера за стаканом дешевого вина, заливая им свое горе. И нет ничего удивительного, что более обеспеченные старались жить там, где им не всегда напоминали об их презренном происхождении.

Тем не менее цветного, который переезжал с семьей в европейский квартал, новые соседи всегда встречали в штыки. Джордж вспомнил, что месяц спустя после того, как они с Мэри поселились на Плейн-стрит, две семьи, долгое время проживавшие по соседству, переехали в другое место. Однако оставшиеся соседи вскоре перестали относиться к ним враждебно — случай ведь был не совсем обычный. Многие хорошо знали Джорджа. Мужчины были настроены к нему по-дружески, женщинам импонировал его общительный характер. И все-таки ни одна из них никогда не навестила Мэри. А если бы это и произошло, он, пожалуй, удивился бы не меньше жены.

Что она сейчас делает? — подумал Джордж.— Занимается шитьем или читает, а может быть, убирает в доме или нянчится с малышом?

Он почувствовал внезапные угрызения совести. Как он был к ней жесток! Условия, в которых она живет, правда, лучше тех, которые он только что наблюдал, но ее принадлежность к цветным дает себя знать по-иному. Разве не приходится ей иногда скрывать свои мысли? Разве не должен был он помочь ей излить свою душу в те минуты, когда она в этом нуждалась? Ему вспомнился суровый утренний разговор с Мэри за завтраком, после того как улеглась буря... Как все это жестоко и нехорошо с его стороны!

Он остановился на иссушенной зноем песчаной дорожке, пролегавшей через вельд, и задумчиво потер подбородок. Спадс подбежал к хозяину и, вертясь у его ног, выжидающе залаял.

Джордж быстро зашагал в обратном направлении. Как ни хотелось ему поскорее попасть домой, он выбрал более длинный, кружной путь мимо фермы Вентера, чтобы не возвращаться через Клоппис.

Когда он подошел к дому, Мэри сидела у порога на стуле и занималась вязаньем. Он лукаво взглянул на нее.

— Ну, моя девочка, как мы себя теперь чувствуем?

Она улыбнулась ему.

— Извини меня, Джордж, я была такой несносной утром.

Он почесал свою рыжеволосую голову.

— Никогда больше не думай об этом. Не надо. Не принижай себя. Ты ведь не хуже других, Мэри.

Джордж принес из комнаты старую биту и несколько пробок и поставил их в ряд на земле.

— Мне не нравится,— продолжал он, — когда ты унижаешь себя из-за того, что ты... ты...

— Цветная, — подсказала она.

— К чорту!

Он так яростно ударил битой по пробкам, что они взлетели в воздух. Удар был хороший. Джордж обернулся и смерил взглядом жену.

— Цветная, цветная, цветная! — возбужденно произнесла она. Красивые глаза ее сверкнули. — Нам никуда от этого не уйти.

— Ну что ж, начнем все сначала? Бог мой, Мэри, ребенок ведь белый. Ты месяцами молилась, чтобы ребенок был белым. Вот он и белый, не так ли?

— Да, он белый.

— Разве ты не счастлива?

— Я безумно счастлива.

— Так в чем же дело?

Она внимательно посмотрела на него, потом медленно опустила глаза. Хотя Джордж — ее муж, но он принадлежит к высшей расе. На нем нет позорного клейма, и он не способен понять ее.

— Просто я вспомнила о расовых предрассудках, это может навредить ему, — стараясь быть спокойной, пояснила Мэри. — Мне известно, что это значит — быть цветной. Достаточно одного подозрения, что в тебе капля цветной крови, — и тебя уже считают отщепенцем. Не знаю, понимаешь ли ты, Джордж, насколько ужасно мое нынешнее положение. Я теперь не принадлежу ни к белым, ни к цветным. Не встречаюсь даже с теми благовоспитанными цветными женщинами, с которыми дружила до замужества. Я знаю, миссис Карелс и прочим это не по душе, но ведь иного выхода у меня нет, правда?