Да сгинет день... - [3]

Внезапно ему вспомнились дни молодости, вспомнилось, как катался он на своем пони по полям и лесным заповедникам. Образы прошлого редко вставали теперь в его памяти, но тут вдруг ему почудилось, будто он слышит молодой девичий смех...

Из столовой вышла Мэри с ребенком на руках, завернутым в одеяло. Она стала ходить из угла в угол, укачивая сына; вскоре ребенок затих. На лице Мэри все время играла слабая улыбка — знак спокойной уверенности в том, что ветер не властен над ней. Улыбка эта словно прощала Джорджу его промах.

Хлопанье ставня все яснее раздавалось у него в мозгу, звуки эти преследовали его еще долго после того, как ветер сорвал ставень с петель и швырнул его на песок...

Они сидели у стола за поздним завтраком.

— Сколько раз я просил тебя не напоминать мне об этом! — обратился к жене Джордж. Его водянистые глаза давно утратили былую голубизну. — Твои навязчивые идеи не приносят нам счастья. Что за беда, если кожа у одного человека чуть темнее, чем у другого? Нездоровые у тебя мысли. Жизни будешь не рад. Успокойся, ради бога!

Взгляд Мэри был устремлен на закрытое ставнем окно, глаза блестели от слез.

Он погладил ее руку.

— Ты ведь красавица. Каждый может гордиться такой женой.

Она ничего не ответила и прошла в спальню. Джордж посмотрел ей вслед; его безвольный подбородок дрогнул. Он допил чай, встал из-за стола и вышел из дому. Сорванный ставень лежал наполовину зарытый в песок, напоминая убитое животное. Джордж осторожно поднял его, осмотрел сломанные петли и прислонил к стене. Затем снял с петель уцелевшую половину. Оконное стекло было покрыто плотным слоем песчаной пыли.

Войдя в дом, Джордж потушил свет и прошел к Мэри в спальню. Там было тихо. Наклонившись над белоснежной постелькой, мать всматривалась в розовое личико ребенка.

Надо ее развеселить, подумал Джордж и нежно погладил жену по плечу.

— Старый Тейлор рассказал вчера в баре смешной анекдот, — начал он. — В одной деревне справляют свадьбу. Собирается толпа бесцеремонных гостей. Все с нетерпением ждут, когда невеста переоденется и можно будет приступить к выпивке и пляскам. Тем временем один из парней ухитряется пробраться в комнату невесты и изнасиловать ее. Комментарии, как говорится, излишни. Естественно, все очень огорчены, и тогда шафер произносит речь. «Никто не получит ни капли водки, — заявляет он‚ — пока проступок не будет заглажен». Гости жадно смотрят на водку, но ничего не могут поделать. Проходит некоторое время, и вдруг снова вбегает тот же шафер. Лицо его сияет от радости. «Все в порядке, леди и джентльмены, — заявляет он‚ — честь восстановлена. Парень попросил извинения».

Пока он говорил, Мэри смотрела на него печальными глазами и думала: вот человек, от которого она родила сына. Она почти не слушала, о чем он рассказывает, изучая каждую морщинку на его слабовольном лице и находя в этом какое-то успокоение. В ее взгляде, полном любви, можно было прочесть и понимание его недостатков; взгляд этот говорил и о том, что она помнит о распутном, никчемном прошлом мужа.

Джордж не отличался ни ростом, ни красотой. Рыжие волосы и тонкий, испещренный красными прожилками нос совсем не вязались с ее идеалом физической красоты. Но в нем было обаяние, присущее многим эгоистичным мужчинам, и Мэри понимала, почему он пользуется такой популярностью в ресторанчике Гундта.

Джордж весело смеялся, словно у них и не существовало никаких забот.

— Парень попросил извинения, — повторял он. — Ха, ха, ха!

В конце концов, она все-таки миссис Грэхем, — думала Мэри, — жена белого человека, англичанина из хорошей семьи. Она ласково коснулась лица Джорджа.

В комнате стояла нестерпимая духота, но Мэри не замечала ее; на душе у молодой женщины было как-то необычайно спокойно, и когда утренний свет, проникнув сквозь пыльные стекла, положил розовые краски на потные от жары лица супругов, будущее уже не представлялось ей таким страшным.

Долго стояли они так, рука об руку; лишь громкое тиканье дешевого будильника на каминной полке нарушало тишину утра.

Потом они вернулись в столовую.

— Видишь, ты не доел свои гренки. Наверное, все уже остыло.

— Проклятый ветер унес мой аппетит, — сказал он и с улыбкой добавил: — Да и песку тут столько, что никаким маслом не сдобришь.

Пока Мери сметала пыль с мебели, Джордж выгребал песок из прохода возле кухонной двери. Покончив с этим занятием, он вернулся в столовую, уселся в скрипучее старое кресло и раскрыл журнал, но не прочел ни строчки и сидел с безразличным видом, вперив взгляд в пространство.

Сегодня его что-то не влекла обычная воскресная прогулка, но в конце концов он все-таки встал и позвал собаку. Спадс — щенок-фокстерьер — с лаем вбежал в комнату. Джордж взял шляпу и поцеловал на прощанье Мэри.

Пыль, наконец, улеглась, и ветер стих. Джордж свернул на Деппл-стрит и с чувством облегчения прошел мимо закрытой по случаю воскресенья двери ресторанчика «Орел».

Оставив позади торговую часть города, он пошел по переулку, ведущему в Клоппис — квартал, населенный цветными.

Раньше он редко заглядывал сюда, но сегодня какое-то непонятное чувство потянуло его в этот квартал. Он смотрел на детей, играющих на улице. В них текла смешанная кровь рабов с Малайи, привезенных сюда несколько столетий назад, кровь коренных жителей Африки — готтентотов, когда-то завоевавших капскую землю, кровь белых людей (называемых «европейцами» — по континенту, с которого они приехали), кровь чернокожих — африканских банту; кожа у этих детей была всех оттенков — от оливкового до темнокоричневого. Вот откуда произошли капские цветные; к ним и принадлежала его Мэри.