Да поможет человек - [32]

— Мы не созданы друг для дружки… Простите меня, не могу… Что это будет за жизнь — горе одно… Не хочу я, отказываюсь.

Вскрикнула Прасковья Григорьевна, что-то упало на пол — кастрюля или крышка, — кто-то испуганно сказал: «Бес одолел», — кто-то взвыл, и поднялся такой шум в сенях, что Ксения уже не слышала голоса Михаила. Но неожиданно громко засмеялся Василий Тимофеевич, сказал:

— Не галдите, тише, — и весело спросил: — Ай разлюбил? Ведь говорил, пуще жизни ее любишь? Она, что ль, настропалила?

— Сам я, сам, она ничего…

— Ну и не глупи… Иди к ней…

Михаил вернулся в комнату. Красный от смущения, он виновато глянул на Ксению. Она отвернулась.

Улыбаясь, вошел Василий Тимофеевич, повернул Ксению за плечи лицом к себе, проговорил ласково:

— Молодые вы, необъезженные… Ай не поделили чего? Милые ссорятся — только тешатся. Весело мне на вас смотреть, счастья своего не знаете. Не сержусь, ибо знаю, Ксюша, без зла уже твое сердце… Ты-то не знаешь еще, а я знаю… А уж у него-то кротость одна в душе. Большая любовь будет между вами.

— Не будет, не будет, не будет… — беззвучно шептала Ксения.

Она ждала чуда. Ждала постоянно, и только эта надежда поддерживала ее.

К ночи гости разъехались. Остался лишь Василий Тимофеевич, он укладывался спать в сенях. Там же, в сенях, легли отец и Михаил. За занавеской долго возилась мать, вздыхала, но наконец тоже утихла.

И тогда Ксения сползла с кровати, забилась в угол и стала молиться. Наверно, никогда еще не молилась она с такой надеждой, так самозабвенно, как в эту ночь. Она ждала чуда. И сама не замечала, что ждала чуда еще и потому, что искала подтверждения всемогуществу бога. Она то смиренно просила господа послать свою милость, то упрекала его:

— Я все отдала тебе, господи, ты один в моем сердце, я отреклась от грешной своей любви, за что же ты казнишь меня?..

Иногда Ксения со страхом понимала, что ведет счет с богом, и, плача, просила прощения:

— Прости, сама не ведаю, что говорю, прости, не оставляй меня! Покажи силу свою, господи, укрепи меня, избавь от мучений, отврати от меня Михаила… Пусть сейчас свершится чудо, сделай так, господи!..

А под утро, изнемогая от слез, от головной боли, она воскликнула в отчаянном порыве:

— Ты все можешь, господи, всели веру в Алексея, докажи свое могущество!

Уже все проснулись, мать выгнала корову, ушла на ферму. Михаил давно слонялся по двору, заглядывал в окна, а Ксения все молилась, все ждала чуда. Наконец она поднялась с колен. Василий Тимофеевич похвалил ее за усердие, поцеловал в лоб. А потом она стояла во дворе, ждала машину, которая должна была отвезти ее и Михаила в город на собрание общины.

Засунув в карманы пальто озябшие руки, Ксения прижималась спиной к сырой стене избы. Рядом переминался с ноги на ногу Михаил; его новые черные ботинки почему-то чавкали, будто полны были воды. С крыши капало Ксении на плечи, одна капля упала ей на щеку. Ветер протащил по земле желтый лист, ударил о калитку, и лист приклеился там.

На дороге отец и Василий Тимофеевич ловили попутные грузовики. Грузовиков было много, но ни один не останавливался, все проезжали мимо.

Из соседних изб выглядывали люди, подошел Петька Селезнев с баяном, постоял, хотел что-то сыграть, но раздумал, аккуратно положил баян на скамеечку возле изгороди, сел, стал смотреть на отца Ксении и Василия Тимофеевича. Скоро на противоположной стороне улицы уже образовалась целая кучка людей, они стояли, молча смотрели. Злясь, Василий Тимофеевич озирался на них, оглядывался на Ксению и старался изобразить на лице улыбку: вот, мол, неудача.

Но один грузовик все же остановился. Шофер неторопливо обошел машину, ударяя носком сапога по тугим, залепленным грязью скатам. Отец семенил за ним, лицо у него было жалким, заискивающим и в то же время измученным, несчастным.

— Нет, папаша, — услышала Ксения голос шофера, — не нужна мне твоя сотня… Ты не надейся, никто тебя не повезет…

Он уехал.

Люди на противоположной стороне улицы стояли, смотрели. Василий Тимофеевич покосился на них, крикнул то ли Ксении, то ли Михаилу:

— Мы на большак сходим!

Отец, опустив голову, побрел за ним.

— Стыд-то какой! — простонав, сказал Михаил с таким отчаянием, будто готов был сейчас заплакать. — За что же такое наказание? Пойдем в избу, Ксень. Ну, чего они стоят, глядят?

Он переступил с ноги на ногу, и ботинки его снова грустно зачавкали. Ксения не шевелилась. Михаил махнул рукой, ушел.

На куче хвороста стояла курица, ветер раздувал перья на ее шее. Капли с крыши глухо стучали о Ксенино плечо, плечо давно промокло, Ксения хотела отодвинуться, но не отодвинулась.

Отец и Василий Тимофеевич не возвращались. И чем дольше они не возвращались, тем сильнее чувствовала Ксения уверенность в том, что чудо, которого она так ждала, должно произойти.

Наконец к воротам подъехала полуторка, из кабины выполз торжествующий брат Василий, побежал в избу за Михаилом. Отец из кузова звал Ксению. Но она не двигалась, она смотрела, как лениво поднялся со скамейки Петька Селезнев и, вынимая на ходу папиросы, вразвалочку направился к грузовику. Он попросил у шофера прикурить и потом так же лениво вернулся к своему баяну.