Да поможет человек - [31]

— Чего тебе, голубок? — спросил он. — Не беспокой ее…

Алексей молча отстранил его. Ксения закрыла голову руками, зашептала:

— Не подходи, не подходи…

— В чем же я виноват перед тобой, Ксюша? Встань!

— Изыди, сатана! — закричал Василий Тимофеевич. Он вертелся вокруг Алексея, а подойти боялся. — Берегись, сестра, дьявол тебя испытывает!

— Идем отсюда, Ксеня, — говорил Алексей, — слышишь, заклинаю тебя любовью нашей.

— Не любит она тебя, не любит! — кричал Василий Тимофеевич. — Сгинь, сатана, будь ты проклят, антихрист! Скажи ему, сестра, скажи…

Ксения подняла голову, она ничего не видела сейчас — ни Василия Тимофеевича, ни Алексея, холодный туман стоял перед глазами.

— Ты антихрист, — сказала она, — я просила тебя: «Ищи бога», — а ты и меня хотел искусить. Я отрекаюсь от тебя, а от Христа не отрекусь…

— С ума сошла! — закричал Алексей. — У-у, черт старый, сморчок, гнида! Я знаю, кто ты! Это твоя работа! Сердца у тебя нет, кровопиец…

— Не ори, чего орешь? — осмелев, спокойно сказал Василий Тимофеевич. — Проваливай отсюда…

«Господи, что я наделала!» — с ужасом подумала Ксения.

Утром приехал Михаил. Он вымок под дождем, кашлял, дрожал и все время старался отлепить со лба и глаз мокрые волосы, но они будто приклеились.

Ксения только что проснулась, она лежала на кровати, смотрела на Михаила без страха, без отвращения, с одним лишь любопытством. Он перехватил ее взгляд, губы его дрогнули, еще более несчастным стало лицо. Он подошел к ней, проговорил:

— Сестра, прости! — И заплакал.

— Уйди, дай одеться мне, — сказала Ксения.

Всхлипывая, Михаил покорно побрел в сени.

Когда Ксения вышла поздороваться со всеми, Василий Тимофеевич растроганно обнял ее, поцеловал в лоб и поздравил с приездом Михаила. Он и Михаила поцеловал, а потом, соединив их руки, сказал:

— Ну, поцелуйтесь же на радостях, дети мои, и пусть мир и любовь согласно живут между вами!

Дикими глазами взглянула Ксения на Михаила и будто остолбенела. Он осторожно, почти виновато прикоснулся холодными губами к ее губам.

Весь день шел дождь. Он глухо ворчал за окнами, бился в стекла. Ветер прижимал к земле тяжелые тучи. В избе стояла полутьма, пахло мокрой одеждой и портянками. Умиротворенная радость была написана на лицах сектантов, разговаривали они шепотом, двигались медленно, торжественно и улыбались друг другу многозначительно, ласково. Приехал из города брат Федор. Усталый, мокрый, он ввалился в сени, долго отряхивался от дождя, смотрел на всех недобрыми глазами, но в конце концов и его коснулось общее праздничное настроение, и он тоже обмяк. Закинув за спину руку, почесав горб, он подозвал Ксению и вытащил из кармана влажный кулек со слипшимися медовыми пряниками.

— Покушай, сестра.

Однако общая радость не тронула ни Ксению, ни Михаила. Оба они были печальны, растерянны, оглушены. Их старались оставлять одних, но они, сидя в разных углах комнаты, отвернулись друг от друга, молчали.

— Сестра, — наконец с тоской спросил Михаил, — ты простила меня?

— А чего тебе от моего прощения, — ответила Ксения, — тебя бог простил…

Он вздохнул, помолчал.

— Нехорошо говоришь… А я люблю тебя знаешь как… Я добрый, я для тебя все сделаю… Скажи — на руки возьму и буду нести, сколь пожелаешь!

— Надорвешься, — ответила Ксения.

— Нет, Ксень, нет, — торопливо сказал Михаил, — в жизнь не устану.

Неожиданно Ксения вспомнила то, что произошло так недавно и уже так давно на сеновале, и с ужасом подумала: «Господи, неужто и впрямь он люб мне станет?!»

Она шарахнулась от него, и Михаил, словно поняв ее мысли, опустил голову, вздохнул горестно:

— Не любишь ты меня, зачем же замуж соглашаешься? Что это за жизнь будет?

Столько отчаяния, столько тоски было в его голосе, что Ксения чуть не заплакала от жалости к нему, к себе самой. Он был так же несчастен, как и она.

— А ты зачем на мне женишься, коли знаешь, что не люблю? — спросила она.

— Мила ж ты мне.

— Другую бы поискал…

— Так нету более невест… В миру-то их эвон сколько…

— Поищи, найдешь…

— Эх, сестра, сестра, жестока ты сердцем… Нет, не оставил тебя сатана… Господи, неужто любви промеж нами так и не будет?

— Не бери ты меня, брат, — торопливо, отчаянно прошептала Ксения, — откажись! Не будет у нас жизни, сердцем чую. Откажись! Упади родителям в ноги, поклонись Василию Тимофеевичу… Хоть, я поцелую тебя, хошь? Только сделай это.

— Что ты, сестра, что ты, опомнись, — тоже шепотом испуганно сказал Михаил, — как я могу… Разгневается брат Василий.

— Ты попробуй, а? — с надеждой попросила Ксения, обернув к нему умоляющее, помолодевшее лицо.

— Не могу, боюсь, — отведя глаза в сторону, ответил он, — я лучше помолюсь: пусть господь поскорее наградит тебя любовью ко мне. Ты не смущай меня.

— Эх ты, баба! — сказала Ксения, встала и отошла к окну.

Михаил долго молчал, сопел, наконец испуганно проговорил:

— Ладно… Пойду.

Он поднялся, направился к двери, но остановился, прошептал:

— А поцелуешь?

— Иди…

— Сейчас поцелуй.

Она подошла, ткнулась, зажмурившись, носом в его щеку.

Ксения знала: эта затея ни к чему не приведет — и все же надеялась на что-то, на чудо какое-то.

Прислонясь плечом к стене, она слушала, что говорит дрожащим голосом Михаил: