...Да не судимы будете - [20]

Все шло неплохо, но были и трагические случаи. В одной из стычек с бандой в лесном массиве над рекой Сокол в перестрел­ке были убиты два наших комсомольца, которых мы похорони­ли с почестями. Молодые жизни ушли, это нас всех очень огорчало, но борьба есть борьба. Через некоторый промежуток времени при трагических обстоятельствах погиб еще один акти­вист и пострадал другой. Случай произошел при следующих обстоятельствах: нас 5 человек поехали в с. Нижняя Соленая «проводить коллективизацию». После проведенной дневной ра­боты мы опасались где-либо ночевать и решили остановиться на ночь в сельском Совете. Глубокой ночью, когда мы уже спали, мы почувствовали запах гари. Огонь уже лизал потолок. Мы бросились к входной двери, но она оказалась заперта снаружи. Тогда мы открыли ставни и намеревались выскочить в окна, но увидели, что у окон маячат фигуры с топорами в руках. Мы поняли, что случилось, начали стрелять в окна, и нам показа­лось, что путь свободен. Но как только два наших товарища прыгнули в окна, один тут же погиб под топорами, а второй остался калекой на всю жизнь. Мы трое спаслись только пото­му, что на выстрелы подоспели наши товарищи, сбежался народ. Оказалось, что бандиты снаружи завязали дверь прово­локой. Хату и соломенную крышу облили керосином и подож­гли. Бандиты были пойманы и осуждены.

1929 год. По рекомендации окружкома комсомола меня и Ивана Шеховцова, председателя профсоюза Райрабземлеса, пригласил к себе военком округа и предложил в порядке комсо­мольской мобилизации поехать на учебу во Владикавказскую горно-пулеметную школу. Я освоил работу, привык к комсо­мольцам, друзьям, к старшим моим товарищам Мырленко и Рябцеву, которые дали мне очень много в вопросах организа- ционно-политической закалки, навыков самостоятельной рабо­ты. Но дисциплина есть дисциплина, и дела райкомовские я сдал.

По прибытии в школу нас распределили по отделениям, взводам и ротам. Выдали нам обмундирование, и приступили мы к строевым занятиям, изучению уставов, оружия, в особен­ности станкового пулемета «Максим». Проводились политзаня­тия и военные походы. Прошло немногим больше месяца, и мы с Иваном Шеховцовым почувствовали себя не в своей тарелке. Среди всех курсантов двое нас были членами ВКП(б). Даже наш командир взвода не был членом партии, да и по возрасту мы были старше остальных курсантов на 2—3 года. Наша общая политическая, физическая подготовка, знание уставов и оружия были на уровне командиров взводов, даже рот. На­чальник школы и комиссар сами удивлялись, каким образом мы попали в эту школу младших командиров. Когда приехала какая-то комиссия для общего ознакомления и инспекции шко­лы, по предложению начальника школы и комиссара она прове­ла с нами собеседование и пришла к заключению, что нам с Шеховцовым в этой школе делать нечего. Было принято решение нас направить с сопроводительными документами в распоряжение Изюмского окружного военкомата. Нас это решение не огорчило, а, наоборот, только обрадовало. Выписа­ли нам проездные документы, выдали сухой паек на трое суток, и мы отбыли восвояси, в свой родной Изюм. Только нас смущало, что наша прежняя работа занята. Куда нас пошлют и где нам придется работать?

Прибыл иг мы в Изюм, явились в окружной военный комцсса- риат, там йрочли содержимое пакета, который мы привезли из школы, развели руками и сказали: «Да, действительно произо­шло недоразуме1ше. Вы свободны». Но нам от этого не было легче. Пошли в окружком ВКП(б) определяться на работу. Шеховцов возвратился в Боровский район, его место профсоюз­ного «деятеля» еще не было занято. А мое место секретаря райкома комсомола уже было занято: только недавно туда послали человека и потому мне возврата на прежнее место работы не было. Начал было уже сам думать, куда же мне определиться, но тут я встретил Крумгольц, нашего школьного преподавателя политэкономии. Она уже работала завкультпро- пом окружкома партии. Я ей рассказал все свои злоключения, и она, успокоив, предложила зайти к ней. Когда я на следующий день пришел в окружком, Крумголец предложила мне учиться. Я даже не спросил гт^е учиться, так обрадовался: «Да, очень хочу». Крумголец повела меня к Рудковскому. Рудковский был секретарем окружкома. Старый коммунист, шахтер, очень хо­роший человек, он пользовался громадным авторитетом и ува­жением среди всего населения округа. ]^дковский тоже пореко­мендовал ехать учиться в Харьков в трехгодичную партийную школу имени Артема. Состоялось решение окружкома с на­правлением меня на учебу. Получил документы, коман­дировочные, поблагодарил ]^дковского и Крумголец и уехал в Харьков держать экзамены.

Спустя почти 40 лет, в 1970 году, мне пришлось встретиться в Ворошиловграде на партийном активе с Рудковским. Он был уже давно на пенсии и совершенно слепой. Мне впоследствии рассказали, что он перенес сильные гонения во времена культа Сталина. Встреча и беседа у нас с Рудковским бьша радостной и теплой, как отца с сыном, тем более что Рудковский был моим поручителем при вступлении в партию. Он не мог меня видеть и при всем активе прямо на сцене, а в зале присутствова­ло 1200—1300 человек, попросил разрешения своими руками ощупать мое лицо и плечи. Трогательно это было, вместе с этим и грустно. После этого он сказал: «Теперь я знаю, какой ты есть». Этой встречи я не забуду до конца своих дней.