Да будет воля моя - [85]

Билл Карлайсл.

Это имя, услышанное мною в баре гостиницы, пробудило во мне интерес. Он был главным редактором моей «Седой леди», а сегодня — главным приглашенным гостем. Однако на вечеринке появилась только его дочка Рут, что обеспокоило меня, но только до тех пор, пока я обратил внимание, что она, скорее всего, тоже ждет кого-то — Билла Карлайсла — моего будущего шефа. Вот только он постоянно, к сожалению, опаздывал, что медленно, но верно вело к тому, что мой антитранспирант потихоньку потерял свое действие и у меня подмышки стали мокрыми.

Я подождал нужного момента, когда никто не обращал на меня внимания, и скромно пошел в сад. Вблизи павильона я остановился. Мне повезло. Рут Карлайсл сидела, как и раньше, на своем месте. Очевидно, она ни единого раза не выходила отсюда. Я ощупал карманы своей рубашки. Я отказался от гардероба в возвышенном стиле, и на мне были лишь светлые брюки и простая рубашка (Зоэ прокомментировала выбор моей одежды как «не подходящий по этому поводу», но Габриэлла успокоила ее и объяснила, что ее муж будет меня за это любить, потому что я выглядел так, словно после этого праздника еще собирался сыграть партию в ночной гольф). В этой рубашке не нашлось сигарет, что было неудивительно, так как я уже несколько лет назад бросил курить. Я зашел в павильон. Рут подняла взгляд лишь тогда, когда я обратился к ней.

— Извините, — сказал я, — но я где-то оставил свои сигареты и не решаюсь ни у кого по такому поводу попросить закурить.

— О, — она осмотрела меня с наигранным удивлением. — И вы просите именно меня.

— Вы не выглядите так, словно будете читать мне проповедь, что курение является причиной рака.

Теперь она улыбнулась и указала мне на кресло напротив. Я уселся, и она протянула мне сигареты и зажигалку.

— Честно говоря, — сказал я, — я целый вечер думаю над тем, как заговорить с вами, но все идеи пришлось отбросить. Вот это, — я указал на сигареты, — было от чистого отчаяния.

Она забросила ногу за ногу:

— Почему?

— Потому что вы, кажется, ожидаете кого-то, и я предполагаю, что речь идет о вашем друге.

Она повертела жемчужину, которая висела у нее на шее, между пальцами:

— Я хотела бы знать, почему вы ощущаете необходимость поговорить со мной. Именно со мной, когда здесь вокруг столько интересных людей?

Я посмотрел в ее глаза. Они были зелеными, и скука исчезла из них. Я внезапно сам себе показался калейдоскопом. Зрительный контакт с Рут Карлайсл подействовал как четверть оборота, и все мои чувства вдруг выстроились в новую картину. Буквально за секунду мне стало все равно, кто был ее отец.

— Вы — единственная интересная особа здесь, — сказал я, и каждое слово было правдой. — Кстати, меня зовут Якоб.

— Якоб, так. Я — Рут. И мне очень хочется знать, почему в твоих глазах я кажусь такой интересной. — Она перевела взгляд с моих брюк на свои джинсы. — За исключением того факта, что мы одеты не так, как надо.

— У нас есть еще нечто общее. — Я указал на джазовую группу на самой верхней террасе.

Здесь музыка слышалась как тихое звучание, не больше мешающая людям, чем тихая мелодия в приемной комнате у зубного врача. Я сказал:

— Джаз нам обоим до задницы.

Теперь она громко рассмеялась, и в этот момент я потерял часть своего сердца, отдав ей то, что еще оставалось.

На протяжении ближайшего часа она рассказала мне, подогретая лучшим шампанским и несколькими бутербродами, которые я приносил из буфета в наш павильон, половину своей жизненной истории. При этом она уже больше не смеялась, но разрешила мне, чтобы я пересел поближе к ней, и сама постепенно пододвигалась поближе ко мне. Рут было уже под тридцать, она была режиссером, пока что неизвестным на красных коврах, но имела очень много дорогих заказов от независимых продюсеров. Она любила футбол, баскетбол и хоккей, предпочитала пиво вину, любила лошадей, но ненавидела все виды конного спорта. И у нее была огромная проблема с отцом. Это было классикой: пожилой господин был трудоголиком высшего сорта, а Рут уже несколько лет проводила в отчаянных попытках найти признание, уважение и почтение. Чтобы больше проводить времени с отцом, она даже сопровождала его на бизнес-встречи, на которых ужасно скучала. А теперь он еще и оставил ее одну — не первый раз, потому что снова возникло что-то другое, более важное. Многое казалось Биллу Карлайслу важнее, чем его дочь. По ее мнению, приблизительно все.

Вскоре мне стало все равно, кем был этот человек. Я презирал его за то, что он не носит на руках такое трогательное существо. Мы недолго оставались на вечеринке. Мне кажется, что она этой ночью забрала бы меня к себе в свою квартиру в Нижнем Манхэттене, потому что мы вдвоем были уродливыми птицами в поисках пустого гнезда. То, что мы понравились друг другу, облегчало дело, и мы уже выходили с вечеринки, когда Билл Карлайсл с чеками в обеих руках появился возле моих американских подруг. Они ужасно обиделись на него за то, что он опоздал на их важнейшее ежегодное представление, и даже не скрывали этого. Все же его пожертвования оказались королевскими, а его статья — чрезвычайно благосклонной. И я познакомился с ним в более дружественной обстановке. За его собственным обедом на тридцатилетии свадьбы, которое он отмечал в кругу семьи. Теперь я попал в этот круг в качестве друга его дочери.