Да будет воля моя - [100]

Я не удержался, чтобы не сказать, что дела идут лучше, чем я себе мечтал.

— Что? — удивленно спросил Пит. — Чего тебе здесь надо?

Его спина была такой широкой, что закрывала пистолет в моей руке, когда он взглянул на меня через зеркало. Он не успел повернуться и посмотреть мне прямо в глаза. Я схватил его за руку, в которой он держал опасную бритву, и провел прямую и глубокую линию по его горлу. И одновременно толкнул его так, что он упал под душ. Там он мог барахтаться, хрипеть и умирать, а я схватил вату и его воду для бритья, чтобы стереть несколько капель крови, упавших на кафельный пол. Когда я закончил работу, уже не было слышно ни звука. Душ на целый сантиметр в глубину был залит кровью. Дурак лежал как раз на стоке.

Я уже хотел дотянуться до крана, когда в голове возник вопрос. Я подумал, что мокрая одежда, наверно, горит иначе, чем сухая. Поэтому я оставил Пита лежать на месте и лишь отодвинул его в сторону, чтобы кровь могла уйти в трубу.

После этого я пошел в спальню Эллен и притаился там. Она появилась быстро. Я этого ожидал. Она не хотела упустить возможность заняться сексом еще до того, как Пит покинет дом. Она вряд ли успела далеко убежать: на лбу было всего несколько капелек пота. Зайдя в спальню, она стащила с себя куртку, сдвинула брюки вниз и ногой зашвырнула их в угол комнаты.

— Почему ты еще одет? — спросила она меня, улыбаясь, и потянулась к застежке своего бюстгальтера. Она окаменела, увидев свой пистолет в моих руках.

— Час пробил, Эллен.

В первый раз с тех пор, как я ее узнал, у нее не нашлось слов.

— Ложись на кровать, — приказал я ей.

Она медлила:

— Якоб, ради бога, будь разумным. Что ты творишь?

— Я возвращаю себе свою жизнь.

— Положи оружие. Чего ты хочешь? Денег? Ради бога, Якоб! Просто возьми эти проклятые деньги!

Я медленно подходил к ней, так, что ей пришлось отступать назад, пока край кровати не уперся ей в ноги. Она переводила взгляд с моего лица на ствол оружия.

— Забери деньги себе и начни где-нибудь жизнь сначала. С этой девушкой, с дочерью Билла.

Но мы оба знали, что и эта жизнь уже разрушена.

— Я ведь никогда… я обещаю, никто ничего не узнает! Якоб!

Я толкнул свободной рукой ее в плечо, и Эллен упала, словно костяшка домино. Теперь она лежала на своей постели, чтобы я мог взять ее в последний раз, но мой интерес к ней угас, а ее вопли усиливались.

Так вот что от нее в конце концов осталось: женщина, исполненная страха. Нигде ни тени, ни эха ее власти. Было неприятно слышать, как она умоляла, рыдала и обещала, что я могу все иметь или все забрать, могу исчезнуть богатым, чтобы начать новую жизнь.

— Заткнись, Эллен, — тихо сказал я, но она ничего не слышала.

Я уже не мог выносить этот унизительный поток слов. Это оскорбляло меня, это звучало как насмешка надо мной. Я отложил все свои планы и положил оружие рядом с собой, когда лег на нее. Затем обхватил руками ее шею и с силой сжал их. Сначала она задергалась от страха, совершенно не контролируя себя. Но уже через мгновение она начала бороться, попыталась исцарапать меня, вырвать волосы на голове. Я ударил ее ее же оружием. Одного удара между глаз было достаточно, и она обмякла, впала в беспамятство, из которого уже никогда не вернется. Я был почти разочарован, что так спокойно, без сенсаций, закончилось это дело. Неужели это все?

Я сжимал ее горло до тех пор, пока у нее не затряслись ноги, пальцы ног и рук искривились в судороге, и она обмочилась. Сначала утихло сердцебиение, затем она перестала дергаться. Но у меня все же было такое чувство, что она по-прежнему на меня смотрит. Ее правый глаз время от времени открывался, даже когда я закрывал его. Я решил подстраховаться и сжимал ее горло еще некоторое время. Кожа уже посинела у меня под пальцами, и я спросил себя, понравилось ли бы ей это. Сжимая ее горло, я еще думал, как я после этого буду праздновать траур.

Мне понадобится лечение. Как-никак умерла моя любовница — и я частично был виноват в этом.

Из-за ревности хороший любовник должен чувствовать себя виноватым, должен или нет? Я представил себе очень чутких (и самых прекрасных) женщин-терапевтов, которые будут исцелять мою израненную одинокую душу, прежде чем я когда-нибудь вернусь в Германию, чтобы отдалиться от всего этого.

В конце концов, я был уверен, что с Эллен покончено. Однако она могла бы рассказать еще одну, в этот раз последнюю историю. Хотя я к тому времени уже понимал, что хочу покинуть эту страну, но мне не хотелось, чтобы за мной по пятам шло расследование по подозрению в убийстве.

Я встал с постели, взял синий коврик, который лежал перед кроватью, и отнес его в ванную. Затем завернул в него старого доброго Пита (который стал бледным и синим, как кусок сырого тунца в рисе). Я отволок Пита в комнату Эллен и уложил его рядом с ней.

— Вот видишь, Эллен? Он должен быть в твоей постели. Он, не я. Но к этой мысли ты за это время, наверное, уже и сама пришла.

После этого я очень тщательно вымыл ванную. Ни единая капля крови не должна была отвлекать следователей от нашей милой истории.

Эту историю было легко рассказывать. Эллен уже была мертва как мышь, но это ничего не значит — она получила выстрел в упор прямо в сердце. Для этого потребовалось немного ловкости, потому что оружие должно было, конечно, находиться в руке Питера, а эта рука уже остыла и перестала слушаться.