Да будет праздник - [87]

“Мамочки, как же он мне нравится”.

К счастью, он ее не видел. Она сделает ему сюрприз, когда он закончит с журналистами.

79

– Итак, расскажите нам… Что же произошло? – спросила Рита Баудо с 4-го канала.

Фабрицио Чиба решил не говорить с прессой, быть, как всегда, хмурым и неприступным, но, увидев, как журналисты толпой бросились навстречу ему, позабыв о других вип-гостях, не удержался от того, чтобы польстить своему самолюбию. И потом рука, которую он держал в кармане, сжимала флешку Кручани, вселявшую в него 40 гигабайт силы и отваги. Свободной рукой Фабрицио потеребил мочку уха и придал взгляду выражение выжившего в катастрофе.

– Что тут скажешь. Мы оказались в западне у одержимого манией величия психопата. Таков печальный эпилог высокомерного гордеца, возомнившего себя Цезарем. В определенном смысле персонаж трагический, фигура из иных времен… – Он мог бы витийствовать до вечера, но решил закруглиться. – В самое ближайшее время я напишу хронику этой ужасной ночи. – Когда фотограф направил на него объектив, он тряхнул челкой, спадавшей ему на горящие глаза.

Но Рита Баудо не унималась:

– Как же так? Вы больше ничего не хотите рассказать?

Фабрицио поднял руку, словно говоря: несмотря на пережитый эмоциональный шок, он оказал прессе милость и сказал пару слов, но теперь нуждается в покое.

– Простите меня, я очень устал.

В этот момент с деликатностью форварда регби в круг репортеров ворвалась Симона Сомаини.

Светловолосая актриса была закутана в крохотное одеяло Красного Креста, намеренно обнажавшее умопомрачительные груди с выпуклыми как два наперстка сосками под разодранным бюстгальтером, плоский живот и заляпанные грязью узенькие стринги. Пережитое в катакомбах придало ей несколько изможденный вид, что делало ее более человечной и одновременно еще более сексуальной.

– Фабри! Вот ты где! Я боялась… – воскликнула она и чмокнула его в губы.

Зеленый глаз Чибы широко раскрылся, на десятую долю секунды выразив сомнение, потом веко опустилось, и они сплелись в объятиях под щелканье вспышек.

В этот момент с Симоны, как занавес, свалилось одеяло, демонстрируя ее безупречные 100–60–90.

Когда у них закончился кислород, она прижалась волосами цвета саванны к его шее и вытерла блестящие от вспышек глаза.

– В эту ужасную ночь, несмотря ни на что, мы поняли… – Она обратилась к Фабрицио. – Ты сам им скажешь?

Фабрицио недоуменно выгнул бровь.

– Что, Симона?

Актриса замялась, потом пришла в себя, склонила вбок голову и смущенно зашептала:

– Давай им скажем. Хоть раз в жизни не будем прятаться. Мы же тоже люди… Особенно в такой день. После этой ужасной ночи.

– Нельзя ли поконкретнее? – попросила ее журналистка из “Рандеву”.

– Ну, не знаю, могу ли я об этом говорить.

Корреспондент с “Феста итальяна”{Популярное телешоу.} сунула микрофон ей в лицо.

– Прошу тебя, Симона, расскажи.

Фабрицио понял, что Сомаини – гений, так бы и расцеловал ее. Вот роскошный финал, достойное завершение, которое сделает его главным героем праздника, вызывающим всеобщую зависть. Он сжал в кармане флеш-карту, набрал воздуха и сказал:

– Мы поняли, что созданы друг для друга.

Новость вызвала бурю аплодисментов со стороны журналистов, работников Красного Креста и зрителей за ограждением.

Симона, как кошка, потерлась носом о его шею:

– Я буду твоей Мэрилин.

Фабрицио попросил минуту внимания.

– И еще, чтобы отметить такое событие, я хочу вам первым сообщить важную новость. Я наконец закончил свой роман. – И добавил: – И публиковать его буду не в “Мартинелли”.

Сомаини крепко обняла его, отведя назад изящную ножку.

– Милый, какая чудная новость! Мне не терпится его почитать. Это будет шедевр.

Громко гудя, показался большой черный “порше-кайен”. Из окошка высунулась круглая физиономия Паоло Бокки. На его лице еще читались следы перепоя. На правом сиденье храпел Маттео Сапорелли.

– Шикарная вечеринка! Лучшая за последнее десятилетие! Ребята, вас подвезти?

Фабрицио взял Симону за руку.

– Да, в аэропорт.

– Без проблем! – ответил пластический хирург.

– Куда ты меня везешь, милый? – заворковала Симона.

– На Майорку.

80

Ларита наблюдала всю сцену вплоть до поцелуя.

Потом надела спортивную кофту, натянула на глаза капюшон и покинула этот кромешный ад прежде, чем кто-то ее узнал.

Она держалась молодцом, не разревелась.

С ее невезучестью этой ночью она очередной раз напоролась на подлеца. Хорошо еще, что он выбыл из ее жизни, не успев нанести вред.

В руке она держала записку, которую дал ей Мантос. Осторожно, стараясь не порвать, Ларита развернула ее. В ней было пять размытых строчек:

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ

Кто-то побеждает в Мерано,

Кто-то ищет нефть,

Кто-то пишет маслом,

…Кто-то носит очки

…Кто-то, в общем и целом…

Рино Гаэтано. Небо все голубей.

После страшной ночи гала-представления и смерти Саса Кьятти вилла Ада вернулась во владение города. Римляне снова стали здесь бывать, словно эпохи Кьятти никогда и не бывало.

О тех событиях и в самом деле мало что напоминало. Мемориальная доска с именами погибших вип-гостей у входа со стороны виа Панама. Колеса вагончика, уже успевшие обрасти плющом.

Несколько бородавочников и Джино с Нунцией – пара жирных, как индюки, грифов, роющихся в урнах с мусором. Остальных животных развезли по биопаркам страны.