Д'Артаньян в Бастилии - [22]

В тот же вечер молодой дворянин Жиль Персон, называющий себя с некоторых пор шевалье де Роберваль, получил приглашение во дворец господина де Тревиля, которое ему вручил ливрейный лакей.

Глава тринадцатая Политика и алхимия

Арамис сидел в строгой монастырской келье в монашеском облачении за столом и исписывал лист за листом своим бисерным почерком.

Его адресаты всюду — в Лангедоке и Бургундии, в Пьемонте и Провансе, в Риме и Мадриде. Пишет он и в Тур. Он получает письма от францисканцев, что просят милостыню по дорогам Европы, и от купцов из Брюгге, торгующих фрисландским полотном; ему пишет испанский гранд и… белошвейка Мари Мишон…

Мой дорогой кузен!

Сестра опять беспокоится по поводу моего здоровья, однако у меня оно ничуть не хуже, чем вчера. Очередная охота на «красного» зверя, которую затевают в Париже (или Сен-Жермене — я, право, не знаю точно), может, конечно, окончиться неудачей, ведь лисица хитра. Мне кажется, для успеха всего предприятия охотникам следует заручиться участием его величества — во всей Франции не сыскать охотника лучше и удачливее. Все же, думаю, сестра преувеличивает мою скромную роль. Во всяком случае я принимаю некоторые меры, чтобы не схватить насморка, и, если Богу будет угодно, мое здоровье не пошатнется и впредь. И это несмотря на то, что у нас в округе полно лисий, Они — гроза местных курятников. Но не все курочки так беззащитны, есть ведь и петушки, а у петушков есть шпоры.

Помните о Мари.

Нежно целую Ваши прекрасные глаза.

Арамис перечитал письмо еще раз, вздохнул, а затем аккуратно сжег его. Потом он вздохнул снова и принялся писать ответ:

Дорогая кузина!

Мне трудно описать Вам то волнение, которое всегда охватывает меня при получении известий от Вас. Его можно сравнить лишь с радостью по поводу Вашего прекрасного настроения и здоровья.

Однако, зная Вашу сестру, не могу не предостеречь Вас: погода нынче скверная, и, если Вы будете разгуливать под дождем, по своему обыкновению, легко можете простудиться.

Сезон охоты еще не начался. Крестьяне и так голодают, а если «красный» зверь передушит всех кур, то что толку от оставшихся петухов, о чьих шпорах Вы так легкомысленно мне сообщаете, будто Вам доставляет удовольствие подразнить меня.

Итак, петухи попадут в суп. Однако их мясо настолько невкусно, что лично я нахожу в том мало проку. Чтобы не доводить дело до этого, в Ваши места приедет другой охотник, хоть и не столь известный и удачливый, как тот, о котором Вы пишете в своем письме. Если сестра сочтет нужным известить Вас о ненастье (она лучше Вашего предсказывает погоду), этот охотник будет снабжен предметом, по которому Вы безошибочно узнаете его — сестра передаст ему молитвенник в зеленом переплете. В этом случае Вам станет ясно, что из-за ненастья охота не состоится, и Вы, надеюсь, успеете переменить климат на более сухой и теплый — насморк Вам не к лицу.

Я же здесь иногда охочусь на бекасов, воображая, что это Ваши петухи со шпорами. Возможно, в скором времени предприму поездку на юг. Так хочется повидать Вас. Тысяча поцелуев!

Всегда любящий Вас кузен.

P.S. Почаще бывайте в известном Вам монастыре, его обитатели прекрасно умеют предсказывать погоду. Ах! Почему я не сестра-урсулинка, мы виделись бы чаше.

Арамис задумчиво посмотрел на только что написанное письмо и собирался было вздохнуть еще раз, но передумал, запечатал послание и отложил его в сторону. Пора было приниматься за новое.

Досточтимый дон Ривера!

Мне лестно, что Вы меня помните, но не могу скрыть своего разочарования, вызванного Вашим, досточтимый дон, предложением. Мне действительно приходилось оказывать некоторые услуги, чисто дружеские, кое-кому из дворян, родившихся по ту сторону Пиренейского хребта, но прошу Вас заметить, что я-то живу — по эту! Отношения между нашими государствами сейчас настолько далеки от нормальных, что я не считаю себя вправе вести с Вами какие бы то ни было дальнейшие переговоры, тем более что если Вы не рискуете ничем, то я рискую всем. Прежде всего — я француз, а уже затем все остальное.

Это письмо Арамис вообще не подписал, очевидно, он знал, что адресат и так установит личность отправителя. В то же время всякий посторонний человек несомненно затруднился бы назвать обратный адрес, тем более что Арамис предусмотрительно изменил почерк.

Следующее письмо бывший мушкетер адресовал в монастырь Ордена миноритов в Париже.

Преподобный отец и мой уважаемый друг, если только мне позволено называться Вашим другом, что я счел бы за великую честь.

С тех пор как Вы, рискуя собственной свободой, так благородно помогли мне скрыться от преследователей из моего домика на улице Вожирар, я почти не имел возможности выразить Вам свою искреннюю признательность. Настоятель сообщил мне, что после окончания коллегии нашего Ордена, Вы избрали себе суровую стезю минорита, что лишь усиливает мое восхищение Вами.

Я прошу простить столь долгое молчание, но Вы, конечно. понимаете его причину: мне трудно было отыскать надежного человека, чтобы доверить ему вполне откровенное письмо, — другого же я писать Вам не хотел. Наконец такой человек отыскался. Это Жиль Персон, милый и честный юноша, который хочет, чтобы его называли шевалье де Роберваль, что я и делаю для того, чтобы доставить ему удовольствие. Вдобавок к перечисленным мной положительным его качествам он умен, что ставит его в один ряд с лучшими людьми из числа тех, которых я знаю. Он стремится служить Франции и науке, и, если в те места, где я теперь обитаю, шевалье де Пер… простите — де Роберваля, привело служение первой, то в Париж он направляется с мыслью послужить второй. Молодого человека снедает желание сделаться ученым — желание, согласитесь, нечастое в наше время. Именно поэтому я, без тени сомнения, вручаю ему мое письмо — ведь во всем Париже ему не сыскать места, где упомянутая мной вторая прекрасная дама, служению коей шевалье де Роберваль собирается себя посвятить, гостила бы чаще, чем в Вашей скромной келье, ничуть не компрометируя Ваш сан, но лишь увеличивая Вашу славу и пользу всей образованной Европы.