Цветы тянутся к солнцу - [36]

— Эх, отец, не свои слова вы говорите. Баям в рот смотрите. Уж вам ли не знать, откуда у баев богатство? Взять хоть нас, хоть Шакира моего. Он как вол работал всю жизнь, а даже дома не нажил. Да и вас всю жизнь грабил Гильметдин-бай. Вон, под метелку все обобрал в доме.

Хусаин криво усмехнулся:

— Ты, дочка, скажешь тоже! Да что у меня грабить? Тараканов вот разве. Так кому они нужны, тараканы-то?

— Так я о том и говорю. Сколько сил вы на бая потратили, а, кроме тараканов, ничего и не нажили…

— Ну тратил силы, — возразил Хусаин, — так за то меня бай хлебом кормил. А вы глотки драли: «Власть, власть».. А взяли власть — еще хуже стало. Бай хлебом кормил, а от вас и хлеба не дождешься. И дров нет, и денег нет. При бае плохо жили, а все живы были.. А теперь власть ваша, а нам хоть ложись да помирай…

Так и не доспорили они тогда с Ханифой. Но после, когда ушла дочка, Хусаин задумался и потом не раз еще думал о том, что много правды в ее словах: верно ведь — он всю жизнь не разгибал спины и рук не жалел, а как был нищим, так нищим и остался…

И теперь, разговаривая с баем, Хусаин понял вдруг, что неспроста бай так ласково говорит с бедным кучером. Значит, нужен ему Хусаин, не иначе…

Он так и сказал баю:

— Знать, дело какое у тебя ко мне, ровесник Хакимзян? Что-то прежде не замечал я, чтобы ты с нашим братом по-доброму разговаривал?

Бай сделал вид, будто мимо ушей пропустил и сами слова, и тон, каким они были сказаны.

— Вот-вот, — сказал он с улыбкой, — дело не дело, а нужда есть: дворник у меня заболел. Может, пойдешь ко мне в дворники, пока тот встанет?

— Можно бы, — сказал Хусаин. — Да ведь сразу-то как решить? Подумать нужно. Надумаю — скажу.

Не хотелось ему идти к Хакимзяну на службу, а нужда загнала все же. И день, и два, и три ходил Хусаин по городу, искал работы. Думал: шея есть, а хомут найдется. Да так и не нашел ничего. На четвертый день он встал пораньше и направился прямо к озеру Кабан.

Бай он бай и есть. Что Хакимзян, что Гильметдин — все одно, рассуждал Хусаин по дороге. Ну да ведь делать-то нечего. Одними словами сыт не будешь. А ему и жену прокормить нужно и дочку. Тут уж выбирать не приходится. Хочешь не хочешь, а нужно покориться баю. Как говорится: бьют — беги, зовут — иди!

Так подошел он к знакомым воротам, вошел во двор, в котором прошло все его детство. Здесь еще мальчишкой бегал он на побегушках, здесь и вырос. Отсюда пошел на службу к Гильметдину, да и потом не раз топтал землю у калитки, за которой жила в услужении приглянувшаяся ему Красивая Фатыйха.

Во дворе у бая Хакимзяна каждый камушек был ему знаком, каждый гвоздь, забитый в стенку. Вон там, за хлебными амбарами, держали когда-то лошадей. Стоял там и Вороной. Красавец был конь! С норовом. Никому, бывало, в руки не дается, а как заслышит шаги Хусаина — встречает его приветливым ржанием… Состарился конь, а старый конь кому нужен?.. Да, старость не радость. Вот и он сам: был кучером, стал дворником. А что поделаешь? Время-то идет…

Хусаин с минуту постоял посреди двора, понюхал воздух, по-прежнему пахнувший конюшней.

«Эх, молодость, молодость», — подумал он и не спеша направился к черному ходу.

Случилось так, что бай Хакимзян заметил старого слугу, как только тот вошел в ворота. Бай кликнул прислугу и приказал открыть парадную дверь.

— Заходи, заходи, старина, — приветливо крикнул он, встречая Хусаина.

Бай знал, что делает. Такое нынче время, что и слуге нужно поклониться. А не поклонишься, этот голодранец повернется и пойдет домой. А Хусаин хоть и нищий, а человек надежный. Этому можно доверить добро, нажитое за долгую жизнь.

«Ну, да недолго нам всякой голытьбе кланяться, — подумал Хакимзян, — свалят Советы, прогонят большевиков, тогда разом за все и рассчитаемся. Теперь уже не долго осталось…»

Бай искренне верил, что власть Советов не долго продержится. Еще вчера у Гильметдина был разговор об этом.

Собрались у соседа хорошие люди. Там и сынок Гильметдина был, офицер Юсуф. Вот ведь как судьба-то человеком играет! Давно ли от него большевики прятались, а теперь самому приходится скрываться. Прячется где-то офицер Юсуф, а надежды не теряет.

«Нам, — говорит, — и Франция поможет, и Англия, и немцы. Только и нам самим нельзя спать. Нужно армию собирать. Вооружать отряды. С голыми руками большевиков теперь не прогонишь…»

Это Хакимзян и сам понимает, что голыми руками угли из печки не выгребешь. И что деньги нужны на войну, тоже понимает. Жалко денег. Ой как жалко! Кажется, с жизнью проще расстаться, чем с золотом, да тут ничего не поделаешь. Хочешь уберечь главное — плати… Вот соберут офицеры «железные дружины», ударят на большевиков, тогда все опять по-старому будет. Будем жить как душа желает… А не справимся с большевиками, с голодранцами этими, — все прахом пойдет. Вон у Шабановых, у Крестовниковых все забрали — и фабрики и склады. Гроша ломаного взамен не дали. А дойдет до нас очередь, и нас оберут до ниточки…

Очень радовалась Газиза, когда вернулась домой из больницы. Но не долго продолжалась эта радость. Товарищи теперь редко заходили к ней, и Закира давно не приходила. Скучно одной сидеть в четырех стенах. В больнице и то лучше было: там хоть все время люди кругом. А дома одна да одна.