Цветы тянутся к солнцу - [34]

Когда девочка вернулась домой, ребята уже не отходили от нее. То один приходил, то другой.

— Совсем застудили комнату, этак и дров не напасешься, — ворчала Фатыйха, но ребята по голосу слышали, что и дров ей не жалко, и их приходу она рада, а ворчит так, для порядка.

Они приходили, как домой, снимали обувь, подсаживались поближе к Газизе и принимались рассказывать новости. А новостей было столько, что хоть до утра говори — все равно не перескажешь. И они, перебивая друг друга, рассказывали подряд обо всем.

Медресе, которая стоит возле мечети, теперь не медресе, а школа. Туда записали всех мальчишек и девчонок и вместе учат их по-советски. Жена муллы, та, что прежде учила девочек в медресе, ругается, говорит, что люди стыд потеряли, что всех их проглотит земля, что аллах не допустит, чтобы мальчишки и девчонки в школе сидели вместе.

По улицам ходят патрули с красными повязками на руках. Буржуи взорвали мельницу за Волгой и поэтому в городе совсем мало хлеба.

А Матали вернулся к тетке Сабире… На вокзал его больше не пускали, у друзей жить не позволяла гордость. И как ни спорил Матали сам с собой, от голода и холода он однажды, как побитая собачонка, приплелся домой.

Тетка Сабира даже не удивилась, увидев племянника.

— Пришел, каторжник? — сказала она. — Ну, смотри у меня. В другой раз, если такое натворишь, голову оторву.

Много новостей принесли ребята своей больной подруге. Были среди них и хорошие, были и плохие, но самую плохую новость принесла Закира.

Как только Газиза вышла из больницы, она первым делом про Закиру спросила и очень удивилась, что Закира не пришла ее встречать.

— Придет, придет, куда она денется? — утешала ее Фатыйха.

А Закиры все не было.

Ну, пусть Ханифа на работе. У нее много дел. А Закира? Что же, она дорогу, что ли, забыла? Могла бы и без матери прийти.

Газиза и гостинец припасла для Закиры. Строгий доктор, когда она выходила из больницы, дал ей большущий кусок сахару. Газиза и сама попробовала, и маму угостила, и папу, а самый большой кусок оставила под подушкой для Закиры.

Газиза не раз вспоминала об этом сахаре. Не раз собиралась сама съесть его, обижаясь на неверную подругу, но все-таки утерпела.

Закира вместе с Ханифой пришла только поздно вечером, когда в домах уже горели огни и самовар пел свою песенку.

Хусаин, как бывало прежде, сурово встретил старшую дочь.

— И глаза не кажешь! — сказал он с упреком. — Ну про сестру забыла, так ведь отец с матерью есть. Могла бы и заглянуть…

— Да, полно, отец, — ответила Ханифа. — Дел столько, что дышать некогда. Вот пришли же.

Зато Фатыйха засияла, когда пришли дочка с внучкой.

— Мои дорогие, — обрадовалась она, — значит, добром нас помните! Слышишь, вон самовар поспел, сейчас чай будем пить. Вот хорошо-то, опять вся семья наша в сборе.

И, отведя дочь чуть в сторонку, она шепнула ей на ухо:

— Ты на отца-то не обижайся, дочка, знаешь, какой у него характер…

— Знаю, мама, — громко ответила Ханифа. — И добавила еще громче, так, чтобы отец слышал: — А кого же нам и добром поминать, как не вас?

Сели за стол. Девочек тоже пригласили, но у них столько было секретов, что они и от чаю отказались. Забились в уголок и шептались там, пока взрослые сидели за столом.

А у Ханифы и правда было много дел. Старого начальника цеха, верного прислужника хозяев, прогнали с фабрики. Вместо него поставили Николая Николаевича, того самого дядю Николая, которому ребята осенью носили записку. Для многих в цехе он был новым человеком, а для Ханифы добрым старым знакомым.

Ханифа от всей души радовалась новому начальнику. Но радость радостью, а хлопот с Николаем Николаевичем стало много. Чуть какое дело — начальник к ней:

— Ханифа, собирай девчат, идите в клуб. Собрание будем проводить.

И Ханифа собирает, следит, чтобы все пришли, а потом последняя уходит из зала.

Или в обед зайдет Николай Николаевич с газетой в руке и прямо к ней:

— Ханифа, прочитай-ка вот эту статью девчатам. У тебя глаза молодые и голос громкий…

А если дома у кого что случится, он опять к ней:

— Сходи после работы, Ханифа, узнай, как там?..

Ханифа не отказывается. Она охотно выполняет все поручения Николая Николаевича. Ей даже нравится это. Придет домой усталая, накормит Закиру, уложит и задумается.

Вот и Шакир такой же был. Никогда не скажет: «Я устал, мне некогда». Если может что сделать для людей — сделает. Бывало, Ханифа и поругивала его за это: «Отдохнул бы, а то вечно о других заботишься…» А он, бывало, только улыбнется в ответ. «Не ворчи, скажет, как старуха. Если мы, рабочие, не станем помогать друг другу, кто же нам поможет?» Вот бы теперь он увидел свою Ханифу! Или там, в бою, когда она с тяжелой сумкой на плече перевязывала раненых. Интересно, что бы он сказал? Сказал бы: «Хорошо, молодец, так и надо». А что еще он мог бы сказать?

Теперь за что бы ни бралась Ханифа, она всегда оглядывалась на прошлое и прикидывала: «А как бы Шакир сделал? А что бы сказал?» И мысли о покойном муже всегда придавали ей силы и бодрости.

Она и грамоте научилась не так, как все люди.

Однажды вечером Закира сидела за уроками, и что-то у нее не ладилось. Она бросила перо и заревела.