Цветы тянутся к солнцу - [17]

Что это было за шествие! На ребят со всех сторон шикали, сердито говорили им что-то. Их толкали, хватали за плечи, иногда и подзатыльники давали. Им наступали на ноги, да так, что от боли у девочек выступали слезы на глазах, но они упрямо двигались вперед и, наконец, пробились в первый ряд и сели на корточки прямо перед столом, за которым сидел президиум.

У стола, поблескивая стеклами железных очков, стоял невысокий, пожилой, чуть сгорбленный человек с бородкой клинышком. Темная рубашка с карманами на груди, подпоясанная узким пояском, мешком висела на его узких плечах. Давно не глаженные брюки пузырями вздувались на коленках.

Невзрачный вид был у этого человека. Но зато говорил он громким, резким и, как показалось ребятам, сердитым голосом. Он то по-русски говорил, то по-татарски, иногда взмахивал рукой, точно обрубал слова и бросал их в жадно слушавшую толпу.

Это и был слесарь — дядя Николай. Он не раз приходил к Абдулле домой. Сначала Лида боялась его, а потом привыкла, узнала поближе и сама не раз ходила к нему с разными поручениями. И оказалось, что дядя Николай вовсе не сердитый, а, наоборот, очень добрый и веселый. Однажды, когда Лида пришла к дяде Николаю, он подарил ей тоненькую книжку с цветными картинками. Назад она тогда как на крыльях летела. Потом вдвоем с Закирой они много раз перечитывали эту веселую книжку… Конечно, Лида сразу узнала дядю Николая и шепнула об этом Закире.

Закира даже огорчилась немножко. Она думала, что дядя Николай молодой, стройный, красивый. Ну, вроде сына соседки, хозяйки яблоневого сада. А это, оказывается, старый рабочий, и штаны у него такие же мятые и замасленные, как у Абдуллы. И голос сердитый.

Закира прислушалась к словам дяди Николая, но он так мудрено говорил, что она ничего не поняла. Потеряв всякий интерес и к речи, и к самому дяде Николаю, Закира стала вертеть головой, оглядываясь по сторонам и отыскивая глазами Ханифу.

«И чего они здесь сидят, чего слушают? Вовсе и не интересно это», — подумала она. Но в это время дядя Николай закончил свою речь. На скамьях, на подоконниках и в проходах все дружно захлопали в ладоши.

— Правильно, молодец, Николай Николаевич! — крикнул кто-то прямо над ухом у Закиры.

Она оглянулась. Прислонившись к стене, стоял молодой рабочий в войлочной шапке. Многие смотрели на него. Вдруг он сорвал шапку с головы, рванулся вперед, вскочил на сцену и стал на то место, где только что стоял дядя Николай.

— Это что же получается, братцы? — громким голосом обратился он к залу. — Царя мы скинули, а ярмо на шее оставили. Вот сегодня потребовали мы у хозяина восьмичасовой рабочий день. А он говорит: идите в мечеть, просите у своего аллаха. Если аллах согласится вам жалованье платить, тогда хоть весь день отдыхайте… Кричим «свобода», а на что нам такая свобода, если спину разогнуть некогда? Правильной говорю? — И, не дожидаясь ответа, он быстро отошел от стола, спрыгнул со сцены в зал и затерялся в толпе.

Закира обернулась, провожая его взглядом. Тут она заметила волнение в толпе. Рабочие, стоявшие в проходе, теснясь, пропускали кого-то вперед. Послышались голоса:

— Муллахмет приехал…

— Вот уж этот всю правду скажет!

— Молодой, а башка варит у парня!

Потом показался и сам Муллахмет. Молодой, стройный, в черных поношенных галифе, в начищенных сапогах, он легко поднялся на сцену, одернул суконную гимнастерку, поправил волосы на голове и, подняв обе руки над головой, звонким голосом крикнул:

— Товарищи, братья, отцы!

Сердце Закиры сразу часто забилось. Голос показался ей знакомым. Она посмотрела на сцену и тут же узнала Муллахмета.

Так вот кто, оказывается, ночевал на сеновале у деда! Значит, его не схватили. Все наврала Газиза! А может быть, это не он? Нет, он, конечно. Только бороду сбрил. И хорошо, что сбрил: без бороды он стал моложе и красивее.

— Мы много молились аллаху, — неторопливо сказал Муллахмет. — И отцы наши много молились, и деды много молились, и все ждали исполнения наших желаний. А чего мы дождались? Ярмо не свалилось с нашей шеи. Мы по-прежнему льем пот, и по-прежнему голодают наши дети. Довольно ждать! Довольно молиться! Настало время силой отнять у богачей то, что принадлежит трудовому народу. Пора с оружием в руках выступить против грабителей.

— Правильно! — раздалось со всех сторон. — Даешь восьмичасовой рабочий день! Если не дадут — остановим фабрику!

— В бой пойдем за свои права!

— Голыми руками много не навоюешь!

Потом крики утихли. Заговорил новый оратор — парень с волнистыми русыми волосами и с орлиным носом. Он тоже говорил, что пора браться за оружие. Тем временем Муллахмет подошел к дяде Николаю и торопливо сказал ему что-то. Тот поднялся и вместе с Муллахметом стал пробираться к выходу.

— Пошли, — тихонько, но властно сказала Закира, сжав Лидину руку.

Обе молча встали, кинулись за уходившими, но толпа сразу сомкнулась за ними, и Закира поняла, что сейчас они потеряют и Муллахмета и дядю Николая.

Тогда, поднявшись на цыпочки, во всю силу своих легких Закира отчаянно крикнула:

— Дядя Николай!

Стоявшие поблизости сразу оглянулись. Кто-то засмеялся, кто-то зашикал на Закиру. Дядя Николай остановил Муллахмета и поманил девочек рукой. И сразу, как по волшебству, толпа раздалась, девочки догнали слесаря, Лида что-то шепнула ему на ухо, а Закира незаметно сунула в его руку записку Абдуллы.