Цветы на свалке - [13]

Иссяк грохочущий чугунный ливень.

Орудий брошенных беспомощные бивни

В ночные облака устремлены.

И слышится в предутреннем тумане

Невнятное, глухое бормотанье –

  – Воскреси нас, Господи!

Но голос Господа не будит тишины

И тела павшего не поколеблет.

Не дрогнут крохотных травинок стебли,

Рассвета ожиданием полны.

И, силясь приподняться на колени,

Сливают мертвые с угрозою моленье

  – Воскреси нас, Господи!

Но голос Господа не будит тишины!

Не могут павшие пошевелить руками

И видят просветленными очами:

Без счета гибнут родины сыны,

Но сильный враг давно под русским кровом…

И раздирают сумрак страшным ревом,

  – Воскреси нас, Господи!

Русь

«Ты вся – неизреченный свет…»

Ты вся – неизреченный свет,

Твои пути неизъяснимы;

Тоски – едва ли исцелимой –

Тебе сопутствует обет.

Хранишь – сквозь беды трудных лет –

Величье будущего Рима.

Ты вся – неизреченный свет,

Твои пути неизъяснимы.

Ни в чем святее боли нет,

Как тронуть край неопалимой

Одежды облачного дыма

И сохранить багровый след –

Ты вся – неизреченный свет.

«О, Русь! Раскинутая ширь…» >*

О, Русь! Раскинутая ширь

Молчит, как древняя могила,

И шепчет ветер свой псалтырь

Над умирающею милой.

На белый камень Алатырь

Пойдешь ли ты хвалиться силой

Или схоронишься в унылый

Уединенный монастырь?

Молчит – и сдерживает стоны.

И знает – в битве нерешенной

Давно ломаются мечи.

И умножаются гробницы

И белым пламенем в ночи

Горят тревожные зарницы.

«В час туманного заката неприветливого дня…»

В час туманного заката неприветливого дня

На проселочной дороге, завивая и звеня,

Пьяный ветер носит листья, заплетает в хоровод,

Воет, кается и плачет, богохульствует, зовет

Что-то сделать, биться с кем-то, не сгибаться под ярмом,

И бессильно затихает, вея пылью и дождем.

В час туманного заката в поле пусто и светло,

Мелкий дождь скрывает небо, застит ближнее село.

Пьяный ветер клонит ветви придорожных чахлых ив,

Ходит шаткою походкой вдоль осенних черных нив;

Запевает, завывает, ослабел, понесся вскачь…

На проселочной дороге слышен тихий женский плач.

«Сколько лет я изнываю, сколько лет покорно жду

И несу, в упрямой вере, за бедою– вновь беду.

Хороню моих отважных, обнаживших крепкий меч,

Чтоб меня для светлой встречи нерушимою сберечь.

Я состарилась в рыданьях, мой венок – кольцо седин;

Что же медлишь, мой любимый, мой желанный господин?»

Русь моя! Ужель в лохмотьях, у дороги, это ты?

Русь, страдалица-невеста, только боль растит цветы!

Только тот взойдет свободным на вершины снежных гор,

Кто в болотистых низинах знал прилипчивый позор.

Пьяный ветер тихо стонет, ветер тише, ветер стих…

Близок, близок, скоро будет твой ликующий жених!

Серый день прощально брезжит, безвозвратно уходя,

Вся окуталась фатою – серым пологом дождя,

И в надежде безнадежной ожидая новый день,

Смотрит вдаль, поверх убогих, в землю вросших деревень.

Шепчут скорбные молитвы побледневшие уста…

Неневестная Невеста непришедшего Христа.

«Бредет старуха по проселкам…» >*

Вл. Бакрылову

Бредет старуха по проселкам

С неизменяющей клюкой,

Твердит молитвы тихомолком,

Крестясь дрожащею рукой.

Заклятьем отвращает беды

И светит – сквозь всегдашний страх –

Огонь пророческого бреда

В полупотухнувших глазах.

Идет – и сковывает нивы

И города тяжелый сон,

Но путь старухи юродивой

Уже исчислен и свершен.

Вотще твердит: «Да будет чудо!

Пускай молитвой исцелюсь!»

Не ждать спасенья ниоткуда

Тебе, поруганная Русь,

Пока огнем негодованья

Не вспыхнешь в гордости своей,

Не позовешь для новой брани

Твоих несмелых сыновей.

Мы ждем во сне глухом и темном,

Покоясь в равнодушном зле,

И каждый путником бездомным

В родной скитается земле.

«Господи, с последнею мольбою…»

Господи, с последнею мольбою

  Именем Твоим,

Мы последний раз перед Тобою

  Ныне предстоим.

Одарив Твоей одеждой новой

  Любящих невест,

Нам Ты отдал свой венок терновый,

  Деревянный Крест.

Поползли мы, полные печали,

  В прахе и пыли,

Крепко к сердцу Твой венок прижали,

  Честно берегли.

Впились терны с болью небывалой

  В страждущую грудь;

Обагрился кровью ярко-алой

  Одинокий путь.

И, когда спустились на дорогу

  Сумрак и закат,

Мы в крови своей, моляся Богу,

  Омочили плат.

И, следя за истекавшей кровью,

  Боль запечатлев,

Позабыли преданность сыновью –

  И очнулся гнев.

Альный плат зажегся перед нами

  Верною звездой

И повел суровыми тропами

  На заветный бой.

Нас, идущих за последней бранью,

  На ином пути,

Отложивших крест и покаянья,

  Господи, прости.

«Всегда и всюду и с тобою…» >*

«Люблю тебя в облике рабьем».

М. Волошин

Всегда и всюду и с тобою

У неразгаданной черты,

Но не смиренною рабою

Ко мне в мечтах приходишь ты.

И не распутною черницей,

В мерцаньи гаснущих свечей, –

Я вижу в огненной зарнице

Лицо владычицы моей.

В ржаных полях, вспоенных потом,

В гуденьи верного станка,

Великим правит поворотом

Твоя надежная рука.

Пора, пора! Пускай кадила

Еще струят священный дым,

Но ты ушла, ты изменила,

И твой порыв неудержим.

В краю испуганном и нищем

Окончи тягостные дни

И перед ярким полотнищем

Хоругви ветхие склони.

Не крест, но сталь. На смутном небе

Не видно знамений. Иди.

Твой час настал, и вынут жребий

И сорван крест с твоей груди.

А на распутьи всех распутий,

Где распят плачущий Христос,

Взнеслись кровавые лоскутья

Предвестником грядущих гроз.