Цветы на нашем пепле - [22]

– Рамбай выследил махаонского шпиона и убил его.

– А зачем приволок его сюда? – недоверчиво глянула Иммия на самца.

– Затем, что это единственный способ заставить вас верить ему. Или ты думаешь, я не знаю, что ты приказала часовым?

Лишь мгновение Инталия была в замешательстве.

– Этот приказ был обусловлен обстоятельствами, – ответила она, не отводя взгляд. – Я отменю его.

– Не трудись. Я уже сделала это.

Координатор нахмурилась. Мало того, что приказ, данный караульным конфиденциально, стал известен Ливьен, та еще и упразднила его. Инталия явно не могла смириться с переходом власти в руки самой молодой и самой взбалмошной бабочки группы. Да еще и приведшей в качестве мужа дикаря из чащи.

Но ей ПРИДЕТСЯ смириться. Ливьен и Инталия напряженно смотрели друг на друга.

– Учти, если ты еще хотя бы раз совершишь какие-либо действия или дашь распоряжения, касающиеся меня и Рамбая, не поставив в известность нас, ты дорого за это поплатишься, – процедила Ливьен. – Сегодня он спас жизнь всем нам. Запомни это.

Инталия опустила глаза, и Ливьен немного расслабилась:

– Сейчас вы с Рамбаем вынесете отсюда тело, и похороните его, как подобает хоронить воина. И пусть при этом присутствуют все наши. Я хочу, чтобы они поняли: Рамбай нам далеко не бесполезен.

Скрепя сердце, Инталия покорно кивнула и склонилась над мертвецом. Но Рамбай остановил ее:

– Я сам.

Он выдернул из груди самоубийцы кинжал, отер о ее же одежду и подвесил обратно себе к поясу. Затем легко вскинул тело на плечо и вышел из палатки. Инталия последовала за ним.

Только сейчас Ливьен как следует разглядела обвисшие крылья лазутчицы. Как и у всех махаонов, они были наполовину белыми, и Ливьен с трудом поборола в себе приступ брезгливой тошноты.

Похороны прошли так, как распорядилась Ливьен. Само по себе это было необычно: в нынешней войне тела поверженных противников сваливают в безымянные братские могилы… Но Ливьен твердо решила отдать дань уважения мужеству убитой. И даже произнесла короткую поминальную речь о долге и доблести, закончив строфой из «Книги стабильности»:

«Встать пытался, но ветер подул, подул,

Ветер даже сидеть не дал;

Лег, и тут же услышал подземный гул,

Он об этом другим сказал.

И когда огонь этот мир встряхнул,

Всякий был готов. Всякий знал».

Одна из трактовок этого стихотворения: тот оказался спасителем соплеменников, кто не пытался бороться со стихиями. Если рассуждать логически, из этого можно вывести, что смерть – вершина доблести… С другой стороны, косвенно Ливьен напомнила товарищам, что врага уничтожил именно Рамбай, нарушивший дисциплину.

Когда они разошлись по палаткам, Рамбай заметил:

– Этот враг – не последний. Завтра Рамбай снова пойдет.

У Ливьен сжалось сердце. Снова маяться, не зная, жив ли он еще?.. Но если он прав, другого выхода нет. Не дожидаться же, пока махаоны нагрянут сами. Тогда может быть поздно.

…Остаток ночи они не сомкнули глаз. Они занимались любовью – без устали, в каком-то сумасшедшем упоении, словно соревнуясь друг с другом в выносливости и умении. Его полузвериные дикарские ласки и ее знания, полученные на специальных уроках верхнего яруса, дополняли друг друга.

Дойдя до исступления, в какой-то момент окончательно потеряв голову, они выползли из палатки и, не размыкая объятий, взмыли в небеса – так, как это иногда делают бабочки-насекомые.

Огромная луна освещала их своим колдовским светом, ветер ласкал разгоряченные обнаженные тела. Ароматы леса перемешивались с пыльными запахами лагеря и с запахами их собственного пота… То он, то она сбивались с ритма трепетания крыльев, и тогда Ливьен казалось, что они рухнут вниз и разобьются насмерть, и они действительно падали, падали, падали, но всегда успевали взять ритм и повиснуть над самой землей… И тогда они вновь устремлялись в высь.

Несомненно, часовые видели их, но любовникам было не до смущения. Хотя у Ливьен и мелькнула мысль, что, в принципе, по уставу в них должны были стрелять… Но никто, кроме них самих, не нарушил тишину. Они то шептали друг другу ласковые имена, то стонали, то даже кричали в экстазе… «Так любить можно только на краю гибели», – однажды пронеслось в голове Ливьен. И она, внезапно разрыдавшись, тут же объяснила себе происходящее: «Я боюсь, я безумно боюсь…»

… – Рамбай не знал, кто он, пока не встретил Ливьен…

Эта фраза, сказанная им под утро, удивительно совпала с ее собственным ощущением. Кем она была до этой ночи?

На рассвете кто-то подергал наглухо застегнутый клапан палатки. Рамбай моментально вскочил. Костяной кинжал белел в его сжатой руке.

– Кто? – крикнула Ливьен.

– Сейна, – отозвались снаружи.

– Это – друг, – объяснила Ливьен Рамбаю. – Спрячь нож. – И расстегнув полы, впустила гостью.

– Я говорила с Лабастьером, – без предисловий объяснила та причину своего визита.

– И что же он сказал тебе? – Ливьен обратилась в слух.

– Он сказал, что знает, где искать Пещеру. Он сказал, что это нетрудно было определить по некоторым известным ему закономерностям расселения маака и махаон.

– Откуда он может знать эти закономерности?

– Тем его разум и отличается от обычного, что способен получить абсолютно достоверный результат, анализируя сотни и тысячи косвенных данных. Если он сказал, значит, это действительно так.