Цветы из бури - [23]

Кристиан уставился на нее. Не думать… Ради Бога… Одеваться перед ней!

Но она осталась. Она подошла к нему, коснулась пуговиц на его халате и принялась расстегивать их, словно занималась этим всю жизнь.

Кристиан перехватил ее руку и оттолкнул ее, издав звук негодования. Он указал на дверь и снова слегка подтолкнул ее.

— Позвать Ларкина? — спросила она.

Он глубоко вздохнул, пытаясь подобрать слова.

— Не… е…

Она, казалось, не понимала всей глубины его привязанности к ней. Он опять попытался заговорить с ней.

— Ларкина? — снова спросила она, протянув руку к звонку.

Вдруг он понял, что она собирается вызвать Обезьяну.

— Нет! — он покачал головой. — Нет!

— Я сиделка, — она ткнула себя в грудь. Он задрожал. Он старался держаться от нее на почтительном расстоянии.

— Сестра, — сказала она. — Сиделка. Сестра.

Ах, сестра? Нянька, сиделка. Значит, он должен позволить ей раздеть его, как инвалида?

Мэдди втайне испытала облегчение, когда в уголках его рта заиграла знакомая ироническая улыбка. Ясно было, что герцог испытывает ее. Если Ларкин и кузен Эдвардс вернутся и увидят его неодетым, станет ясно, что она не может справиться с подопечным.

Пока кузен Эдвардс не принял окончательного решения по поводу Жерво, ей предстояло во что бы то ни стало показать, что герцог под ее вниманием не становится менее управляемым.

Это оказалось сложнее, чем она ожидала. Очень трудно было помнить о том, что его поведение выпадает за рамки обыкновенной логики. В чем состоял интерес к его платью и его вещам в то время, когда ему было холодно? Ей захотелось одеть его потеплее и высушить волосы, а потом, позже вечером, когда ее место займет Ларкин, она собиралась изучить особенности терапевтических ванн.

На этот раз, когда Мэдди взяла в руки рубашку и шагнула вперед, Жерво стоял, не шевелясь, позволив ей приблизиться. Мэдди одевала отца тысячу раз, она привыкла и выработала целую систему. Жерво не возражал, когда она повернулась к кровати, хотя при этом слегка поморщился.

Мэдди снова принялась расстегивать халат. Когда она справилась с первой пуговицей, то заметила, что он внимательно за ней наблюдает. Его лицо находилось совсем рядом. Дойдя до третьей пуговицы, Мэдди сообразила, что этот человек — не ее отец… К шестой пуговице его дыхание, тихое и равномерное, стало казаться более интимным, чем соответствовало ситуации.

Она подняла глаза. Он протянул руку и провел указательным пальцем по ее подбородку, слегка приподняв его. Их глаза были на одном уровне, на расстоянии всего нескольких дюймов.

Его — темно-синие.

Мэдди отклонилась и выпрямилась. Ее туфли громко стукнули по деревянному полу. Жерво объявил себя хозяином положения. Он встал, не сказав ни слова, слегка приподнял брови, словно спрашивая, желает ли она продолжения. Мэдди взглянула на распахнувшийся халат и отвела глаза. Он повел плечами. Халат соскользнул и упал к его ногам. Он протянул руку за рубашкой.

Мэдди действительно имела огромный опыт сиделки. Она купала и переодевала немало пациентов, причем не только женщин. Ее часто приглашали, когда кому-то из членов Собрания требовалась помощь. И, естественно, она всегда заботилась об отце.

Он не был ее отцом. Он не был ни ребенком, ни больным, ни старым. В такой ситуации Мэдди оказалась впервые. Рядом был мужчина — рослый, крепкий, сильный, стоявший совершенно обнаженным, с рукой, протянутой к рубашке.

Каждая клеточка в ней хотела швырнуть ему одежду и выбежать из комнаты.

Но Мэдди видела усмешку, издевательскую и злую. Его фигура казалась внушительной в маленькой комнате. Широкоплечий, могучий, он производил впечатление на нее.

И знал это.

Жерво добился своего. По крайней мере, чувство, которое она испытала, немного напоминало страх. Она увидела силу, но также увидела и симметричность, и великолепные мускулы. В ее смятении была доля простого восхищения тем, каким высоким, стройным и надменным создал его Господь.

А Бог действительно славно потрудился. Казалось, любоваться им было не более грешно, чем восхищаться полетом ястреба над полями. Ястреб для нее, городской жительницы, был чудом, а обнаженная фигура мужчины — не менее романтична.

Мэдди подала ему рубашку. Он натянул ее, издав легкое шипение. Белый хлопок свободно ниспадал до бедер. Он прошел мимо, словно она не существовала, и взял чулки и бриджи.

Мэдди отвернулась к окну, ясно поняв адресованное ей послание. Она сложила руки, переплетя пальцы, испытывая желание извиниться, но слишком раздосадованная, чтобы сказать первое слово.

Мирское высокомерие и жестокость не были теми качествами, которые ее учили уважать. Но, с другой стороны, было прекрасно, что, несмотря на пребывание в подобном месте, на болезнь, Жерво с презрением относился к тому, что его раздражало. Он был не просто человеческим существом, он был герцогом и не позволял никому оспаривать это. И уж тем более какой-то обыкновенной квакерской сиделке.

Мэдди ждала, пока все звуки за ее спиной стихнут. Когда она собралась повернуться, он положил руку ей на плечо.

Жерво более или менее оделся. Жилет, бриджи и незастегнутый камзол. Манжеты, казалось, затерялись где-то в рукавах камзола. Он стоял, хмуро глядя на нее. Затем отступил назад и протянул вперед руки.