Заварив себе чай, Мадара со спокойной совестью устроился на татами и вернулся к своим записям. Застыв на какое-то время, ощущая аромат чая и мягкий шорох падающего снега за окном, он собирался с мыслями. Они не давали ему спать уже много ночей, притягивали к столику с бумагами, исписанными тренированно-чёткими символами с толикой резкости в начертании. Мадара не увлекался каллиграфией как таковой, ему было важнее содержание.
Наконец, после долгих минут бдения пришли слова. Обмакнув кончик кисти в разведённые чернила, Мадара продолжил писать с того момента, на котором остановился с рассветом, когда желание спать победило его:
…Когда Учиха Таджима принял власть, положение клана было отчаянным. Со всех сторон окружали враги: Сенджу, набравшие силу Хьюга, хитрые Нара, дикие Инузука. Внутри же нашего клана царил раздор: часть шиноби считала, что неразумно давать власть мальчишке, младшему сыну погибшего главы, которого готовили не вести — быть ведомым. Учиха Кадзума был хорошим лидером — но он мёртв, а вместе с ним и его старший сын. И всё же старейшины в большинстве своём поддержали молодого Таджиму…
Кисть замерла. Глядя на лист, Мадара совершенно не видел чёрных символов на белом — перед глазами стояло строгое лицо отца, рассказывающего ему и братьям свою историю.
«Вы должны понимать, что каждый из вас может умереть, — говорил отец. — И каждый из вас может однажды, сам того не ожидая, найти себя во главе нашего клана. На меня это свалилось внезапно, едва не разбило. Вам, моим детям, я желаю быть готовыми ко всему, потому и говорю всё это».
«Ты хорошо учил нас, отец, — подумал Мадара. — И всё-таки после твоей смерти я бы не справился, не будь рядом Изуны». Они с братом выросли слишком близкими. В этом была их сила — но и их слабость.
Об этом будет непросто писать — о том, что было с ним после того, как погиб Изуна. Однако критически важно погрузиться, вспомнить всё до деталей и описать как можно ярче, чтобы новые поколения Учих, которые будут читать этот труд по истории клана, представляли хотя бы немного, чего стоило их роду оставаться сильным. Какие ошибки были совершены и по каким причинам. Чего никогда больше не следует допускать.
Временно отложив кисть в сторону, Мадара достал из кармашка в рукаве Воскрешающий камень. Артефакт, как всегда, при касании обдал его волной своей чёрной мощи, маня и призывая воспользоваться. Мадара не противился желаниям — Камня и своим собственным, слившимся в единый порыв. Трижды повернув Камень на руке, он поднял взгляд на брата.
— Нии-сан! — немедленно заворчал Изуна. — Опять?!
— А разве я обещал, что больше не буду тебя призывать? — усмехнулся Мадара.
Изуна поджал губы. Помолчав немного, выдал:
— Тобирама просил передать, что ты двуличная мразь — сам балуешься с призывами душ, хотя так шипел на него из-за Эдо Тенсей. Дословно цитирую.
— Передашь ему, что шёл бы он нахер со своими претензиями, — отозвался Мадара, потягиваясь и усаживаясь поудобнее. — Послушай, отото, ты помнишь рассказы отца про нашего деда?
— Конечно, — ответил Изуна. Скользнув ближе к столу, он засунул нос в записи. — Хм, а ты продвинулся, я смотрю. В последний раз ты мне читал отрывок про прадеда.
— Про него, к сожалению, осталось немного информации и в архивах, и в моей памяти, — заметил Мадара, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за братом. — Собственно, он и руководил недолго, а вот дед управлял кланом почти двадцать лет. Расскажи, что помнишь про него? Ты ведь в детстве не только отцу внимал, но и любил бегать к старейшинам послушать истории…
— Пока ты на речке с Хаширамой развлекался, — не преминул поддеть Изуна.
— За что мне ничуть не стыдно, — шутливо хмыкнул Мадара. — У меня был хороший друг.
— По которому ты настолько скучаешь, что аж с чужими детьми согласился сидеть ради заполнения пустоты в сердце, — Изуна склонился теперь над близнецами, спавшими, как убитые. Лёгкость, с которой отото читал его, всегда поражала Мадару. Но не тревожила.
— Хм! — гордо заявил Мадара в ответ, однако ради брата решил всё же расширить комментарий, который считал исчерпывающим в диалогах с большинством людей: — Я пробую разнообразия ради повести обычную жизнь. Если помнишь, ты сам мне советовал то же.
— Угу. При этом гадал, на сколько тебя хватит. Моя ставка — полгода с учётом занятости на обустройстве поместья и корпения над трактатом, — Изуна повернулся к нему. — Нии-сан, ты что, приложил детей гендзюцу?
Мадара посмотрел на него очень серьёзно.
— Они кричали.
— Да, на то они и младенцы, чтобы вопить, пускать слюни и всячески вскрывать тебе нервы, — не менее серьёзно сказал Изуна. — Сними гендзюцу, Мадара. Любое вмешательство, даже самое тонкое, может оставить след в детской психике, а ты у нас тонким иллюзионистом не слыл никогда.
— Ты откуда знаешь особенности воздействия иллюзий на младенческий мозг? — проворчал Мадара, но всё же последовал совету брата. Более того, активировал Шаринган и, действуя на сей раз предельно осторожно, прощупал разумы близнецов… то месиво, что было на месте разума, по крайней мере. Вроде, никаких характерных для повреждений от иллюзий следов нет… Его лицо, кажется, отразило неуверенность.
