Цветы Эльби - [8]
— Хорошо, отец, — отвечала Сария, лукаво улыбнувшись. Видно, догадалась об ханской хитрости.
Пустилась она в путь-дорогу, вскоре разыскала богатыря Элека и отдала ему письмо с низким поклоном.
Взял Элек письмо, да не сразу прочел, все не мог оторвать глаз от красавицы. Приказал накормить, напоить дорогую гостью, доброй песней порадовать, а сам по шел седлать коня.
С рассветом тронулись в путь. Не взял с собой Элек ни охраны, ни оружия. Один, как перст, с короткой саблей на боку. Солнце уже поднялось, когда подъехали они к реке Кубне.
— Отдохнем немного, — предложила Сария, улыбнувшись Элеку.
Разве станешь перечить красавице! Спешился Элек, подошел к девушке, хотел помочь ей слезть с коня. Да в ту ж минуту накинулось на него тридцать ханских прислужников. Тут только понял Элек подлый замысел хана. Крикнул в лицо Сарие: «Не женщина ты, змея проклятая!» Сам выхватил саблю и, не помня себя, ринулся на врагов. Солнце закатилось, а он все дрался, сшибая наземь степняков. Уже и рука устала, и сабля сломалась, а он все рубился, не отступая. Но вот выбили у него саблю. Конец близко.
Дрогнуло сердце Сарии, смотревшей на это побоище. Бросилась она к нукерам, вскинула руки к небу:
— Не смейте, не троньте его, он достойно сражался.
— Не наша это — ханская воля, — ответил ей ханский нукер.
— Не троньте! — взмолилась девушка. — Это я его заманила! Ради чести моей…
Закрыла собой Элека и первый удар приняла на себя. А вторым был сражен богатырь. Замерли нукеры, увидев на земле кровь ханской дочери, с перепугу вскочили на коней и ускакали прочь.
— Элек, — прошептала Сария, — Элек, прости меня…
Очнулся от горячего поцелуя богатырь, с трудом открыл глаза.
— Элек, скажи хоть слово… Последнее твое слово я передам землякам твоим.
— Пусть будут храбрыми и честными, — только и вымолвил Элек. — Не пристало людям хитрить и лгать…
— А меня ты простишь? Элек?!
Но молчал богатырь, бездыханный. И склонясь над ним, плакала Сария.
КРЫЛАТЫЙ ЯНДУШ
Ой, длинны наши дороженьки,
Жаль денечки коротеньки,
Эх, не беда!
Ой, душа моя просит волюшки,
Полететь бы над чистым полюшком,
Жаль, крыльев нет!
Из народной песни
Дед закашлял и долго не мог утихнуть. Что-то с ним неладно, должно быть, простыл, — третий день сидит дома. Скучно без дела, вот и обрадовался моему приходу.
Мадусь-кинеми[14] тоже приняла меня ласково.
— На внука нашего похож, на Мишку, — сказала старуха, обмакнув глаза фартуком. — С войны Мишенька не вернулся…
Мучи и кинеми живут с семьей младшего сына. Семья невелика: сам, невестка да два внука. Внуки уже большие, ушли в клуб, в соседнюю деревню.
Ендимер хоть и слаб от болезни, а не прочь пошутить. Вчера посмешил меня басней про чирей, может, и вы ее слышали?
Жил да был чирей. Жил-тужил, потому как все время был один-одинешенек. Только стало чирью скучно, и надумал он найти себе дружка-товарища. Ходил-бродил — повстречал медведя да и сел к нему на лапу. А медведь, как только почувствовал помеху, подбежал к дубу и ну тереться лапой о кору. Не понравилась чирью такая дружба, сбежал он от медведя и вскоре появился на носу у свиньи. Но и та не очень-то с ним церемонилась. Пошла в огород копать картошку, весь чирей перепачкала Не стерпел незваный гость, опять бежал… Где только бедняга ни пристраивался: и на копыте лошади, и на хвосте собаки, — нигде прижиться не мог. И вот нашел человека.
А человек, как только увидел чирей, лег в постель и застонал. Стал он чирей ласкать-голубить. И вазелином его смажет, и марлей обвяжет. А тому только того и надо. Обрадовался, что нашел хорошего человека, и навсегда остался с ним.
Сколько таких присказок знает дед! Долгую жизнь прожил, много видел, слышал, а кое-что и сам придумывает.
Ендимер перестал кашлять, перевел дыхание.
— Чертова хворь, прицепится, как смола, — никак не отстанет. Пробовал выгонять — и пивом, и брагой на меду. Авось поможет. — И сердито добавил: — Не умеем беречь здоровье. Татары вот говорят: «савлык-буян», здоровье — богатство.
И вдруг уставился на меня с усмешкой:
— А ты от кого это слышал про Яндуша?
И, не дожидаясь ответа, повел рассказ.
…Среди дремучих лесов, глубоких оврагов да болот непролазных затерялось село Сугуты. Жили здесь по старинке: охотились, рыбу ловили, держали пчел. И хотя из-за дремучего леса редко выглядывало солнышко, было здесь всегда по-осеннему сумрачно, — однако люди эти любили свет и простор и в добро людское верили.
Жил в этом селенье старый Кайнар, землепашец. Избенка у него под стать остальным — низенькая, неприметная, по окна в землю вросла. Печь в избе век дымила, потолки черны от копоти, а в запечье по ночам распевал свои песни сверчок.
И так же, как в других избах, рождались здесь дети, вырастали, женились, работали денно и нощно: пахали, сеяли, собирали хлеб, справляли свои немудреные праздники, платили куланай, мечтая о лучшей доле, и, не дождавшись ее, умирали.
А изба оставалась… Правда, и она постарела, и вроде бы сгорбилась. По ночам, притаившись во тьме, слушала песни ветра. О чем он нашептывал? Может быть, о дальних, неведомых странах, о богатых угодьях и славных баторах, что приносят людям счастье на остриях своих сабель.
