Цветок из Кирены - [24]

— Область, которая считается подходящей только для сильфия и ни для чего другого, — пробормотала я. — Дельфийская пифия не могла бы выразиться более туманно.

Наконец мы прибыли в поселок Фаидиа, занятый преимущественно военными, и так как дорога здесь сворачивает на запад, направляясь, как и автомагистраль, в Бенгази, мы подыскали удобное место, где можно было оставить машину. Ведь нам нужно было не на запад, а на юг, туда, где степь сменяется пустыней. Но там никаких дорог не было, а упражняться в форсировании на машине каменистых холмов с редким кустарником мне не хотелось, и мы решили побродить пешком.

Убедившись, что здесь тоже растет дриас, хотя и не в таком количестве, как вдоль дороги Шахат — Суса, мы с Луллу, как обычно, разошлись в разные стороны. Мою подругу привлекли холмы на севере, я взяла курс на холмы на юге.

И тут по лугам вблизи дороги радовали глаз пестрыми красками всякие цветы. Красные маки резко выделялись рядом с крупными, белыми или розоватыми азиатскими лютиками. Карабкаясь на холмы, я то и дело встречала какую-нибудь новинку. Упомяну особо киренаикскую оносму. Ее как увидишь в первый раз, даже глазам своим не поверишь.

Это растение принадлежит к семейству бурачниковых. Характерный признак бурачниковых — жесткие волоски, но эта оносма была волосатее обычного, напоминая причесанного хиппи или холеного скай-терьера. Однако не длинный ворс поразил меня больше всего. Стебель, достигающий тридцати сантиметров, многократно разветвлялся, и соцветия были типа извилин. Только по два верхних цветка на каждой ветви раскрылись, напоминая своими удлиненными колокольчиками елочные украшения. А теперь о самом удивительном: один из двух колокольчиков был канареечного цвета, другой — ярко-красного. И так на всех без исключения ветвях — желтый и красный цветки рядом друг с другом. Своеобразное зрелище, мне никогда не встречалось ничего подобного, хотя я и прежде наблюдала растения с цветками разной окраски, к примеру тот же средиземноморский синяк; у него на одном экземпляре видишь вперемежку цветки от темно-красных до фиолетовых и синих.

Я одолела два-три холма, надеясь увидеть на юге пустыню, но там высились такие же холмы и растительность, насколько я могла судить, была та же. Ладно, бог с ней, с пустыней. Главное, именно здешние почвы Плиний считал подходящими только для сильфия. Между тем сильфий блистал своим отсутствием. И дриас тоже.

Стоя на гребне третьего холма, я поглядела через дорогу на север, проверяя, куда подевалась Луллу. Издали я не могла разобрать, чем она занята, но ее движения показались мне очень странными.

Луллу ходила, наклонясь вперед, по южному склону, время от времени дергалась, как будто ударяла ногой по камню, и нагибалась к земле, словно поднимала этот камень.

И мне вспомнились мои ботанические экскурсии на Мадагаскаре, а именно тот случай, когда я охотилась на одного редкостного представителя мезембриантемумов с латинским наименованием «литопс», который англичане называют «живым камнем». Я очень много слышала и читала про это растение, знала, что оно встречается в массиве Исала на юге Мадагаскара, и отправилась туда. До цветения литопс легко спутать с окружающими камнями, поэтому я пинала ногой все камни подряд, проверяя, нет ли у них корня. Время от времени я нагибалась, поднимала самый обыкновенный камень и с досадой отбрасывала его в сторону.

Вот почему я теперь была убеждена, что Луллу обнаружила как раз эти диковинные растения. В самом деле, разве не могут представители рода литопс расти здесь и маскироваться под окружающие камни?

Луллу так увлеклась своим занятием, что не заметила, как я машу и окликаю ее. Тогда я медленно пошла вниз, направляясь к «Лендроверу». Очевидно, моя фигура все же попала в поле зрения Луллу, потому что она прервала свое таинственное занятие и тоже спустилась к машине.

— Ты что, литопс нашла? — крикнула я, увидев, как набита ее нейлоновая сетка.

— Не знаю уж, как их звать по-латыни, но это артишоки[40]. Настоящие дикие артишоки.

Я недоверчиво посмотрела на нее.

— Понимаешь, мой приятель, повар-тунисец в нашей гостинице, рассказал мне, что здесь растут дикие артишоки. С виду настоящий репейник. Не совсем настоящий, конечно, хотя артишоки тоже относятся к репейникам, — пояснила Луллу, обнаружив неожиданную тягу к научной точности.

Обилие кровавых царапин на ее руках лучше слов говорило о том, как ей дался сбор репейника.

— До чего колючие, черти, — Она осторожно опустила руку в сумку и выловила головку с множеством острых шипиков.

Соцветие в самом деле представляло собой по величине нечто среднее между артишоком и «обычным репейником».

— У них не видно цветоноса, они к самой земле лепятся, — рассказывала Луллу. — Сперва я попробовала срывать их руками. И вот что получилось.

Она слизнула кровь с царапины.

— Потом я сообразила, как надо делать. Наподдам носком — они обрываются, а там знай собирай их и складывай в сумку.

(Позднее, в Каире, Виви Текхольм подтвердила, что это съедобный репейник — артишок, или кардон Сибторпа.)

Глаза Луллу светились гастрономическим восторгом при мысли о том, как повар-тунисец приготовит нам артишоки, сварит их в подсоленной воде с несколькими каплями лимонного сока.