Цветочек аленький - [29]

— Как смеешь ты в дорогу брата словами гнилыми провожать? Али забыл единую кровь, что в жилах ваших течет? Так я напомню, что любовь меж родными быть должна! Коли с кровью своей воевать, для кого сердце останется? Ты ворогов иди в другом месте сыскивай, а брата почитать должно! — Пятится от матери Святослав, гнева ее боясь. Не ярилась еще мать супротив него ни разу. Даже в детстве далеком хворостиной от княгини ему лишь пару раз и доставалось. Ныне же лицо матери лютой яростью перекошено.

— Не гневись, матушка. Коли обидел Улеба, так не от сердца злого, а от неведения, что слова мной брошенные камнем в душу его падают. Позавидовал его стати, что пока я мечом в казармах забавляюсь, брат княжить едет. За глаза надо мной служивые потешаются, что уж вымахал медведем, а все за юбку маменькину прячусь. — Святослав глаза долу опускает, вину свою признавая. Ольга же от слов этих успокаивается, на лавку подле сына садясь. Волосы его, как в детстве, перебирает, приговаривая:

— Глупый ты, сынка, большой, да все не понятливый. Тебе ли Улебу завидовать? Он первенец Игоря, да все одно к тебе на поклон приходить станет. Он в Новгороде княжить будет, ты Русью править. А, тех, кто потешается, не слушай. Какое дело медведю, что о нем блохи судачат? — С теми словами, потрепав сына по чубу длинному, Ольга в покои свои отправляется. Труден день ныне — только начавшись, столько горя принес. Святослав же, один оставшись, долго над словами матери думает. Негоже князю будущему бабу слушать, да только мудрость Ольги не оспорима, хоть и мал был Святослав, когда отец умер, да все равно помнит, что кабы не мать, не было бы ныне в живых ни его, ни брата с их обидами.

В скором времени в светлицу Святослава Свенельд заходит. Тяжело на палку опираясь, спину горбит да ногами шаркает. Некогда бравый воин, ныне воевода лет почтенных, сыну княжескому кланяется:

— Солнца доброго, княжич.

— Ясного утра, Свенельд. — Святослав разочаровано к стене отворачивается. Ныне, воевода, каждым утром приходит в светелку княжича науке военной учить. Да не боям ратным, а картам земель русских и премудростям солдатским. Скучно княжичу молодому. Ему бы во дворе мечом с дружинниками помахать, да за девками городскими по подглядывать. Те когда с бельем к ручью идут, сарафаны до бедра подвязывают, чтоб не намочиться, да рукава выше локтей закатывают. А когда, смеясь и улюлюкая, мокрым бельем о камни стучат, от воды их рубахи так мокнут, что сквозь ткань груди просвечивают. Мыслям сладким о девицах в исподнем конец приходит от удара по голове молодецкой посохом старческим.

— Ворон то не считай, а внимай, чего старшие глаголят. — Свенельд, свои уроки давая, на брань не скупится. Коли добром княжич не слушает, так палкой знания тоже вбить можно.

Тайный разговор княгини Ольги и наставника Святослава — Асмуда.

— Добре дня, Олюшка. — Асмуд, хоть и не стар пока, да весь сухонький, сгорбленный, как яблоко солнцем высушенное, пред княгиней стоит, глаза долу опустив.

— Добре, Асмуд. Да видно не с добрыми вестями ты ко мне, коли глаз из-под бровей не кажешь. — Ольга устало виски потирает. Ныне известие пришло от скоморохов, что к греку шпионами отправляла. Гонец, лошадей загнав, вести принес, что нынче в Царьграде не спокойно, народ лютует, в своих бедах Русь обвиняя. Поговаривают, что медведи дикие, а не люди на сих просторах живут, веруют в солнце и воде поклоняются, Бога единого не признавая, жертвы человеческие огню приносят. Все чаще со всех концов света вести приходят, как люди заморские крещение принимают, от богов своих во имя Иисуса отказываясь. С сим решать надобно, ныне слаба Русь, а коли грек за веру в поход пойдет, исход не ясен. Нельзя допустить войны, не время. Тут еще Асмуд глаза долу прячет, мямлит не внятно, опять Святослав чудит, небось. Бросить бы все, да в лес податься, у Велеса совета испросить, да к Морене в избу постучаться. Давно ведьма не наведывалась, видать даже зло от нее, от Ольги отворачивается. Тяжко вздохнув, княгиня стенания наставника сыновнего слушает, горю его внимая.

— Не желает науку постигать, все б ему мечом на поле ратиться, да в грязи валяться. Глаза уж страшны, как бирючьи стали, из под бровей не видно. Молодец еще, а уж злющ, как Чернобог. — Асмуд на княжича Святослава жалуется, слова махами рук сопровождая.

— Что хочешь от меня-то? Разговора, али деянья какого? Коли пришел, значит, есть совет какой? — В нетерпение, поток речей Ольга прерывает.

— Есть, матушка. Женить бы его, глядишь остепенится. Под боком у девки о войне меньше думается, да и горячность молодецкая поубавится.

Прав Асмуд, да только нет у Ольги на примете девицы достойной, что опорой и надежей сыну ее станет. А решать надобно. Свенельд давеча тоже жалился, что не желает княжич науке внимать, говорит, впусте учить о том, что делами делать надобно. Вырос сын, да мудрость принимать не желает, только о подвигах военных грезит.

— Зачем женить? Что ж у меня рабыни кончились? Поди найди Переславу, вместе девок, что по краше отберите и ко мне приведите.

Солнце еще за леса перевалить не успевает, а пред Ольгой уж стоят девицы, одна другой краше. Телеса полные, волосами густыми до пят укрыты, червлёные губы в волнение покусывая, румянцем здоровым заливаются. Глаза опускают, видать уже знают, зачем позвали. Ольга меж ними расхаживает, как кобыл разглядывая.