Цветочек аленький - [15]

Любо иноземцам банькой на Руси по баловаться, но не ведают они, что благодать та может не только усладе чресл служить, но и оружием грозным стать, коли потребуется.

— Едут! Едут! — С забора мальчонка соскочил, и грязными руками размахивая к терему княжескому кинулся.

Переслава, у ворот стоя, пареньку кивает, показывая, что слышит все, и к княгине поторапливается. Ольга же тем временем указы раздает, баню для дорогих гостей затопить да отвара травяного в предбанник поставить. Князь Мал старейшин свататься прислал, надобно честь оказать, как принято. Что б запомнили все на годы долгие, как хлебосольны для гостей не прошенных земли русские.

— Лишь тебе верить могу. Только ты меня не подводила. — Княгиня Переславу за руку хватает. — Пойди к гостям дорогим, да скажи, что сначала в бане искупаться велено, что бы с чистым телом и помыслами пред очи мои ясные явились.

— Ой ли, Ольга? Да ведь стары они, чем помешать делу нашему могут? — Переслава — душа добрая, врагов уберечь пытается, но непреклонна Ольга в затее своей, все уж решено, и сомнения служки только раздражают.

— Поди и делай, что велено! Телом стары — умом молоды! В голове вся сила, Переслава. Я ведь тоже женщина слабая, да немощная, но открой очи и увидишь, как враги к ногам моим лягут!

И идет девушка, гостей знатных встречать, да в баню спроваживать. Хоть и ноет сердце доброе, но ясно Переславе, что права Ольга, раз уж жить в мире хочется, надо жертвовать чем-то, а порою и кем-то.

Разговор тяжелый закончив, Ольга в сени выходит, да сквозь дверь открытую, в небо взор направляет, у Ярило помощи прося, но не его время нынче. Ноябрь холодный, под меха ветром северным пробивается, а синева небесная, кровью зорьки залита. Ах, как прекрасно своей мрачностью время это, когда живое все отцветая, морозу и вьюге место уступает, как красив серый лед, тонкой кромкой землю по утру покрывающий, как свеж и вкусен запах мороза, как балуют слух крики птиц, в места, где теплее отправляющихся. Никто осень не любит, зимы холодной да голодной боятся, а Ольга смела, она радуется любому времени, каждый день как последний проживая, в мелочах покой и счастье находит. Глубоко вдохнув горечь холодную, княгиня к дружине твердым шагом направляется.

Издали Свенельда увидав, к нему торопиться, полами платья длинного пыль поднимая.

— Прикажи баню с гостями знатными заколотить и поджечь, да следить, что б не выбрались! Ни старцы, не дружина охранная!

— Мудро ли это, Ольга? — С хитрецой воевода на княгиню глядит. — Не простит тебе Мал такого деяния. Огнем и мечом по земле русской пройдется.

— Делай, что велено. Детям деревьев смерть от огня почитай почестью будет. — Княгиня зло в сторону бань глядит. — А за дальнее покоен будь, пока Мал поймет, уже поздно станет. — С тем наказом и была такова. Хочет Ольга сначала, от терема подальше уйти, да в последний момент решает остаться. Раз уж казнит кого, то глаз прикрывать нечего. Видеть деяния свои надо, да знать, как жизнь отнимает, память об этом и будет расплатой в грехе тяжком. Поодаль от бани встав, глядит, как двери дубовые заколачивают, слышит гомон испуганный древлян, понявших, что не мыться их в баню позвали. Видит клубы дыма черного, в сизое небо подымающегося. Слушает, как кричат люди, в агонии огня смертного заходясь. Знает, что век пройдет, а она сей день помнить будет, как за одно слово ее десятки жизней человеческих отняты были. Ор затихает, сменяясь запахом зловонным. В воздухе вонь мяса горящего густым туманом стелется. Хватаясь за живот, Ольга слезами горькими давится, все, что ела давеча, на землю промерзлую выкидывая. Утёршись рукавом платья теплого, в сторону терема, качаясь, ковыляет. Как в тумане голова мыслями безрадостными полнится. И впадая в забвение, чует княгиня, как рука холодная на плечо ей опускается. Поднимает Ольга взгляд, что б Морену узреть. Та глазами желтыми сверкая, ухмыляется.

— Сладка ли месть тебе, Олюшка?

— Горше смерти Игоревой. — Понуро княгиня признается.

— Так зачем творишь такое, от чего сама страдаешь? — И так ответ знает да все равно спрашивает ведьма.

— Нет пути другого. Все мы в мир пришли, что бы дорогу найти. Пусть плох путь выбранный, но мой труд пройти его.

— Мудрая ты Ольга и глупая. Знаешь, почему смерти ищу? Потому, что я сама смерть. Я ее несу, я ей питаюсь, горе людское сквозь черное чрево свое пропускаю. Потешила ты меня сегодня. А то, что глядела — то верно. Негоже плод труда своего не видеть. — И как всегда, со словом последним, пропадает Морена, в горьких раздумьях Ольгу оставляя.

Не пришлось княгине долго мыслями себя темными истязать. Пред очи ее зеленые воевода с дружиной являются:

— Приказание твое мы выполнили, только что нам дальше делать прикажешь? Как пред Малом за сей поступок отчитываться? Али воевать с ним будем? Так ты знай, коли меч обнажить решишь, что не все ратники за тобой выйдут. Половина лишь в тебя верует, остальные бабой глупой считают.

— Половина лишь за мной не выйдет, остальные же щитом мне станут. Так почто бы и не повоевать нам, Свенельд? Али гнева Перуна на старость лет убоялся? — С задором княгиня спрашивает. Смотрят воины на нее, да диву даются, что за женщина ими правит, без страха в бой отправляющаяся? И такая гордость в сердцах мужей бывалых за княгиню свою поднимается, что стучать по земле и имя ее выкрикивать начинают.