Цветные открытки - [47]

Полина собрала со стола грязные тарелки и понесла в кухню. За ней вышла Майя Андреевна.

— А твой-то — прямо джентльмен, я его как-то иначе себе представляла… — начала она.

— На том стоим, — гордо откликнулась Полина, намыливая тарелку.

— … и все-таки лучше бы именно сегодня ты пришла одна, — Майя понизила голос. — Я ведь Севу Дорофеева для тебя пригласила.

— Брось, не льсти. Для Поликарпова. Что я, не вижу?

— Поликарпов — само собой. Кстати, у него отличная работа, ему протекции не нужны. А вот ты… Между прочим, Дорофеев разведенный, физик, профессор, теннисист и вообще настоящий человек во всех отношениях.

— Красавчик он! — отрезала Полина.

— Смотри, пробросаешься. Ты думаешь, твой поэт со своими неврозами…

— Да что ты понимаешь про моего поэта? — вдруг вся покраснев, вскинулась Полина. — Невроз, к твоему сведению, излечивается. И уж лучше пусть невроз, чем такое благополучие, что смотреть тошно. Лично я…

— Ну, как знаешь, — перебила подругу Майя Андреевна и вышла из кухни.

Когда, перемыв тарелки, Полина вернулась к столу, компания уже разбилась на группы. Майя смотрела «Голубой огонек», Игорь Михайлович с Поликарповым, сидя рядом с ней в креслах, склонились друг к другу и вполголоса обсуждали что-то свое. В противоположном углу на диване с бокалом в руке устроился Евгений, справа и слева от него — Любочка и Лариса. Дорофеев слонялся по комнате. Увидев входящую Полину, кинулся ей навстречу, взял из рук тарелки и понес на стол.

Полина подошла к дивану и села возле Ларисы.

— Мы тут пьем за великое искусство, — кокетливо сообщила Любочка и чокнулась с Евгением, — только никак не можем прийти к единому мнению — зачем оно. Я, как пустая мещанка и баба, считаю — все-таки для отдыха и развлечения. Ларочка вот уверена — чтобы сеять разумное, доброе, вечное. Их, как она утверждает, так учат в средней школе. А Евгений Валентинович загадочно молчит.

К Полине подошел Дорофеев и подал ей бокал шампанского.

— По этому поводу есть одна притча, — угрюмо сказал Евгений. — Когда господу богу надоело возиться с людьми, погрязшими в грехах, и когда он все испробовал, все, вплоть до потопа и атомного взрыва в Содоме и Гоморре, то решил применить последнее средство…

— Как интересно, просто мурашки бегают, — Любочка повела голыми плечами.

— Здесь, между прочим, довольно жарко, — хмуро заметила Лариса.

— …так вот, — продолжал Евгений, — в один прекрасный день господь сотворил зеркало, люди посмотрели в него и увидели себя. Себя и свою жизнь. И пришли в такую бешеную ярость, что стали бросать в зеркало камни. Оно разбилось на миллионы осколков, а осколки рассыпались…

— Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, — продекламировала Любочка. Лариса бросила на нее гневный взгляд. Дорофеев наклонился к Полине и коснулся ее бокала. Полина кивнула, выпила.

— …и тогда господь отвернулся от людей, а они спокойно продолжали делать мерзости. Но однажды кто-то сказал: «Если так будет продолжаться, мы всё погибнем. Надо собрать осколки». С тех пор, вот уже много веков, люди ищут осколки зеркала. Один находит большой, другой — крошечный, многие вообще ничего не находят, а большинство и не пробует искать. Считает это занятие глупым. Или вредным. Зато уж тот, кто нашел..

— Ну-у.,. — капризно протянула Любочка, — это, конечно, очень интересно, но мы так и не выяснили, зачем искусство — для развлечения или для воспитания.

— Чтобы узнать правду, — сказала Лариса. — Верно?

— Правда, к несчастью, понятие относительное и субъективное, — вмешался Дорофеев, — я имею в виду, конечно, ту правду, которая содержится в произведениях искусства, даже великих, не говоря уж…

— А если все настоящие, великие произведения собрать вместе, то и получится!.. — кричала Лариса, влюбленно глядя на Евгения. Полине стало скучно, и она отошла к телевизору. Игорь с Поликарповым уже бросили свои разговоры, смотрели передачу, Майя сидела какая-то тихая. Полина села рядом. Известный эстрадный певец исполнял романсы тридцатых годов.

— Ретро, — заметил Поликарпов, — это теперь модно. Наш Колька приволок от бабки патефон и целыми днями терзает машину. Хрип страшный, жить невозможно.

— Сдает Леша, полысел, обрюзг, — Игорь Михайлович имел в виду певца, — мы ведь с ним были вместе в Чехословакии в прошлом году, — пояснил он. Полина кивнула и обернулась. Евгений что-то говорил, размахивал руками, вид у него был возбужденный, Лариса смотрела ему в рот преданным взглядом единомышленника, Любочка хихикала, Дорофеев вежливо улыбался. Полина встала и пошла к ним.

— Что же, лучше было бы до сих пор ходить в звериных шкурах? — щебетала Любочка. — Лучше, да?

— Я не шучу! — глядя почему-то на Дорофеева, тотчас откликнулся Евгений. — Все эти ваши фазотроны и циклотроны добром не кончатся. Что вам самим прекрасно известно. Но будет это гораздо раньше, чем мы думаем!

Дорофеев молчал. Выражение лица у него было терпеливое.

— Ребята! Завтра конец света! — Любочка вскочила с дивана. — А мы сидим как дураки! Выключайте ящик, веселиться!

— А вам пошла бы звериная шкура, — вдруг негромко, произнес Дорофеев, поворачиваясь к Полине.