Цветные миры - [14]

Не отставал от нее и молодой человек: он с извинениями снял галстук с себя и с Мансарта и смял его накрахмаленную манишку.

— Дело в том, что те, к кому мы направляемся, бывают недовольны, когда их навещают иностранцы, притом шикарно одетые, — объяснил он.

Воспользовавшись тем, что Сильвия вышла из машины, чтобы узнать дорогу, Мануэл заговорил о своем пребывании в доме ее родителей и о том, как ему там нравится. Молодой человек согласился с мнением Мансарта о семье Риверсов и тут же упомянул о покойном брате Сильвии.

— Приятелями в полном смысле этого слова мы не были, но я близко знал его. Для Сильвии смерть брата явилась ударом и в то же время облегчением.

— Облегчением? — изумился Мануэл.

Молодой человек раскурил трубку и не спеша продолжал:

— Да. Он был сноб, прирожденный аристократ в чисто английском духе. Сам он никогда не трудился, считая, что на него должны работать другие. Капитан гвардии с безукоризненными манерами, всегда элегантно одетый, он мечтал сделать выгодную партию и стать пэром. Он ничем по-настоящему не интересовался — ни спортом, ни искусством. Этот утонченный бездельник и на войну-то пошел словно на охоту за крупной дичью. А умер он в грязном окопе, обагренном кровью лучших сынов Англии. Сильвия была потрясена, потому что горячо любила своего красавца брата. Но ее утешало, что он не стал таким, каким ему хотелось быть.

Небольшую машину порядком трясло на неровной булыжной мостовой. Бесконечно, миля за милей, тянулись кварталы трущоб; унылые мрачные улицы изредка прорезали кричащие рекламы освещенных баров. Зайдя в один из них, Мансарт и его спутники заказали себе по пинте светлого пива. Среди посетителей преобладал рабочий люд. Завсегдатаи бара шумно подсчитывали свои потери и выигрыши по ставкам на футбольных состязаниях или же спорили о том, какие шансы имеет тяжеловес Эрни Хоукинс, гордость Уайтчепела, претендовавший на титул чемпиона. Были в их числе и люди, осоловелые от выпитого пива; уронив голову на руки, они тщетно пытались забыться среди царившего вокруг них шума и гама.

Особенно поразили Мансарта женщины; то, что он наблюдал здесь, надолго врезалось ему в память. А один эпизод запомнился ему на всю жизнь. Это была не самая яркая или значительная из виденных им картин, но она прочно запечатлелась у него в памяти. Наряду со скромными женщинами, повязанными платочками, здесь было немало особ, демонстрировавших дешевый шик: их немытые шеи были украшены потрепанными горжетками, а головы увенчаны засаленными шляпками с перьями. Одна из подвыпивших проституток укачивала на руках младенца. Вопли голодного малыша мешали окружающим веселиться, и бармен запротестовал:

— Эй, ты там! Заткни рот своему выродку или забирай его отсюда!

Непристойная реплика, брошенная в ответ женщиной на типичном кокни, вызвала взрыв смеха. Пьяная мать вытащила из-за корсажа грязный конец носового платка, окунула в стакан с джином и сунула в рот младенцу. Вопли стихли, сменившись довольным чмоканьем. Мансарту и его спутникам стало не по себе, они опорожнили свои кружки и быстро зашагали к машине.

Было уже близко к полуночи, когда Мансарт и Сильвия, расставшись со своим спутником, прибыли в эссекский дом Риверсов. По дороге к дому они ни о чем не говорили. В сущности, Мансарт так ни с кем никогда и не поделился своими впечатлениями о том, что ему довелось увидеть в лондонском Ист-Энде, и о том, какое это имело для него значение; а между тем эти наблюдения совершили в его мировоззрении целый переворот. Впервые он понял, что в двадцатом веке белые мужчины и женщины, живущие в цивилизованной стране, могут так же безнадежно погрязнуть в нищете и пороках, как и негры в Америке или как темнокожие жители Африки и Азии, Для него это явилось неожиданным откровением.

Глава третья Мансарт в Европе

В Англии Мансарт провел еще около недели. В один прекрасный день в имение прибыл молодой француз, которому предстояло сопровождать Мансарта во Францию и на протяжении нескольких недель быть его гостеприимным хозяином. Это был интересный молодой человек, хорошо одетый и культурный, на редкость правильно говоривший по-английски, очень вежливый и внимательный. Он высказал сожаление, что не сумеет оказать Мансарту такого щедрого гостеприимства, какое тот встретил в Англии. По его словам, Франция еще далеко не оправилась от последствий первой мировой войны.

— Надеюсь, однако, что помогу вам понять, чем дорога Франция для нас и для всего мира, — пообещал он. И добавил: — Боюсь, что в Англии вы увидели крайности, а не золотую середину. Познакомились с аристократией и трущобами и прошли мимо столь многочисленного английского среднего класса. Впрочем, это не так уж важно, — тоном философа продолжал он. — Ведь именно средний класс порождает аристократию, и оба эти класса подражают друг другу, так что в известном смысле между ними почти нет разницы.

Припоминая виденных им плотных, самодовольных, весьма солидного вида коммерсантов и клерков, Мансарт не мог бы с уверенностью сказать, что же представляет собой типичный англичанин.

Сэр Джон и леди Риверс наперебой заверяли Мансарта, что его ждут незабываемые переживания и что, в конце концов, Англия не может похвастать таким вкладом, какой внесла в цивилизацию Франция.