Цветные миры - [10]

Манеры Мануэла были приятным сюрпризом не только для слуг, но и для хозяев. Он совершенно не задумывался над своим поведением и никогда не выказывал ни беспокойства, ни натянутости; частенько, сделав какую-нибудь оплошность, он с улыбкой сознавался в ней и спрашивал, как ему следовало поступить. При этом он не выражал ни растерянности, ни смущения. Тут ему во многом помогло его шестнадцатилетнее пребывание на посту руководителя колледжа. За этот срок Мансарт привык ощущать на себе взгляды сотен живых, умных и пытливых глаз; научился сидеть молча, с деланным безразличием, в то время как влиятельные белые богачи пытались оскорбить его, вывести из себя или сбить с толку. Он умел не только скрыть свои мысли, но и заставить своих собеседников теряться в догадках о том, доступны ли ему вообще какие-либо чувства и способность суждения.

Посторонние, бывавшие в доме, относились к Мануэлу большей частью любезно и внимательно, а хозяева, пожалуй, даже впадали в крайность, выражая свои чувства к нему, пока не поняли, что перед ними человек с большими знаниями и жизненным опытом, обладающий к тому же хорошими манерами. Но нет-нет, да и появлялись дурно воспитанные или бестактные особы вроде, например, чванливой старой графини, спросившей, бывают ли целомудренные негритянки, или мальчика, который старательно тер щеку Мануэла, чтобы посмотреть, прочно ли держится на ней краска, Мануэл просто ответил, что его дочь целомудренна, и спокойно дал мальчику потереть щеку.

Общение налаживалось постепенно и естественно. Все, и в особенности сэр Джон, старались не проявлять ни малейшей назойливости или излишнего любопытства. Сознавая, что вопросы расы и цвета кожи всегда играли в жизни Мансарта важную роль, они считали своим прямым долгом сделать все от них зависящее, чтобы он забыл о них. Поэтому вначале все разговоры вертелись вокруг общих тем и были банальны. Свою извечную службу сослужила тут и погода; ее контрасты по сравнению с погодой в Джорджии нередко придавали этой теме известный интерес; говорили о морских путешествиях и поездках по железной дороге, о деревьях, птицах, цветах. Затем наступала пора обеда, занимательных игр, злободневных новостей. Заметив, насколько сильно окружающие интересуются им как человеком, Мануэл стал понемногу рассказывать о себе — о своем детстве, о негритянском колледже и студентах. Он старался избегать расовой проблемы и касался в первую очередь общечеловеческих тем. Вскоре собеседники Мансарта с захватывающим интересом слушали его рассказы. Разумеется, сэр Джон занялся сравнением своего жизненного опыта и опыта гостя и с удовлетворением пришел к выводу, что все люди схожи между собой, если даже их разделяют не только расстояния в тысячи миль, но и культурные традиции.

Вниз то и дело спускалась Сильвия, чтобы уложить вещи, необходимые для поездки во Францию, а заодно хотя бы мельком бросить взгляд на этого черного американского дикаря. Однажды, поддерживая разговор, леди Риверс спросила:

— Мистер Мансарт, что вас больше всего поражает в Англии?

Мануэл не колеблясь выпалил:

— Ваша праздность.

Беседа шла за чаем. Чай был на редкость ароматный; к нему были поданы горячие вкусные пышки и замечательные пирожные. Молчаливые, расторопные слуги следили, чтобы каждый тотчас получил то, что ему требуется. Моросил мелкий дождь. Видневшаяся из окна ровная зеленая лужайка простиралась до самой опушки чудесного леса.

— А разве наша жизнь вам не правится?

— Очень нравится, но она пугает меня. Видите ли, я бы не решился так много отдыхать, когда другие трудятся не покладая рук. Пожалуй, все дело в различном понимании того, что считать своим долгом.

— А может быть, — возразила леди Риверс, — все дело в вашей американской привычке к спешке и суете, которые нам кажутся ненужными и даже вредными?

— Миледи, вы никогда не собирали хлопок. Видите ли, родители мои были рабочие. Меня воспитали так, чтобы я сам зарабатывал себе на все необходимое. А вы — не примите это за обиду, — вы ничего не делаете.

Сильвия, предвкушая интересную схватку, блаженно откинулась на спинку кресла. Сэр Джон поспешил на помощь жене.

— Я понимаю ваш упрек, мистер Мансарт! Но ситуация эта сложная, создавшаяся исторически. Многим ее трудно постигнуть. Взять, например, моего деда. Он был одним из первых поселенцев в дельте Нигера, промышлял там золотом и перцем и наконец занялся добычей олова. Стал владельцем богатых месторождений олова. Раздобыл в Англии капитал для их эксплуатации, нанял для работы туземцев, привез английских специалистов для руководства предприятием. Плодами его усилий моя семья и существует.

Мансарт хранил молчание. Сильвия посмотрела на него и проговорила с улыбкой:

— Мы ждем, мистер Мансарт!

Ощущая некоторую неловкость, Мансарт все же ответил:

— Мне вполне ясно, сэр Джон, каким образом ваш дед приобрел богатство, и я допускаю, что туземцы, очевидно, охотно работали на него. Но по дороге сюда я прочел несколько книг, рекомендованных мне моей помощницей. Они заставили меня о многом задуматься. Мое мнение сводится вот к чему. Открытие вашим дедом залежей олова в Нигерии заслуживало вознаграждения. Однако не безмерного. Вознаграждение за это следовало выдать только первооткрывателю, но по его детям. Далее. Олово принадлежало Африке, а не Англии. После открытия оно, конечно, являлось в равной мере собственностью и африканцев и англичан. Англичане принесли с собой умение добывать олово для его практического применения — это было чрезвычайно ценно. Но в Европе такое умение и такая техника были всеобщим достоянием. Англичане, изучившие и применившие эту технику, заслуживали платы за свой труд. Но не повторной и не вечной компенсации. И выдавать ее следовало тому, кто применял свое умение, тому, кто работал, а не тем, кто ничего не делал. За механизмы и инструменты тоже надо было заплатить, но лишь однажды, а не постоянно. Платить надо было и за ремонт оборудования, но также однажды, а не бесконечно. Иными словами, сэр, я вполне сознаю, что дед ваш имел право на вознаграждение за свой труд и за свои усилия в привлечении технических специалистов, за импорт оборудования, за его использование и ремонт. Но извините меня, сэр, при чем же здесь вы? За какой такой труд вы получаете вознаграждение? Негры, работавшие на вашего деда, в свое время получали заработную плату, но их потомки получают ее не за то, что сделали их отцы, а за свой нынешний труд. Откуда эта разница в оплате европейца и африканца? Обоих следовало бы вознаграждать за их труд, и ни за что больше, не так ли?