Цвета счастья - [69]

— Бабка — самоубийца, слабохарактерный дед и трус-отец, — отличные родственники, — Сергей сардонически рассмеялся.

— Немедленно прекрати этот балаган, — строго и тихо сказала Катя, — Сядь, я сейчас приду. Она сбежала вниз по лестнице, столкнулась с экономкой и спросила у той бокал коньяка.

— Вы хотите коньяку?! — в испуге спросила Арина Петровна.

— Не я, а Сергей Георгиевич, полный бокал и немедленно!

Спустя пару минут Катя вошла в комнату, боясь, что Сергей ушел, так и не рассказав ей до конца свою печальную историю, но он все так же сидел на кровати и невидящим взглядом смотрел на фотографии.

— И где Лиза только нашла их, я не видел эти снимки уже лет 10, не видел и не вспоминал.

Катя сунула ему в руку бокал и неловко обняла за плечи, он сделал глоток и грустно улыбнулся. Такой родной, Катя так любила его, иногда ей казалось, что видеть Сергея, просто знать, что он где-то рядом — этого достаточно для счастья. Любить было просто, а вот ненависть требовала сил, она забирала все эмоции и казалась изощренной пыткой.

— Мне было страшно, холодно и страшно, вот только мама была рядом, а потом этот бесконечный крик, крик и звук падающего тела. Я убежал прочь из квартиры, схватил свои вещи и поехал на дачу, где мы с друзьями собирались отмечать Новый год. Я даже ни разу не оглянулся, новогодняя ночь прошла в пьяном угаре, вино, водка, громкая музыка, калейдоскоп лиц. На следующий день, часа в 3 меня разбудил отцовский водитель, отец умер в эту же ночь, у него случился инфаркт, он сидел один в пустой холодной квартире и во всем обвинял себя — не так сильно любил, не уделял достаточно времени. Он умирал, а я веселился со своими друзьями.

Катя не замечала, как слезы текут по ее лицу, горячие и соленые, ее сердце разрывалось от любви и жалости, а еще от гнева, как могли родители так поступить с Сергеем. Он же был таким молодым, страх — это так естественно. И все годы он винил только себя.

— Если бы я остался с отцом, а не поступил, как последний трус, возможно, все было бы иначе, а так — я не остановил мать и убил отца.

— Сергей, нет, нет, послушай, ты не можешь брать на себя ответственность за их поступки! Ты был их сыном, они несли за тебя ответственность, а не наоборот. Иногда умереть — самое простое, куда труднее жить, каждый день, каждую минуту жить и помнить, вспоминать. Ты виноват только в том, что был молод, может быть, импульсивен, но не в их смерти. Ты не можешь винить себя, — плакала Катя, — теперь я понимаю, что для тебя связано с Новым годом.

— Не плачь, Катя, не плачь!

— Я не могу не плакать, мне всегда всех жалко, а тут…

— Ты будешь хорошей матерью, — невпопад сказал он.

— А ты уже хороший отец…

— Потом я узнал, что у матери был рак мозга, по прогнозам врачей, она могла прожить еще с полгода и все. Ее такую живую, красивую, ужасало медленное угасание, ее врач говорил мне, она спрашивала, не что с ней будет, а как быстро она изменится и когда эти перемены заметит отец. В это же время отца назначили на новую должность, он дневал и ночевал в министерстве, матери мерещились любовницы, внебрачные связи. Теперь я понимаю, для нее уйти из жизни было выходом из того ужаса, в котором она оказалась. Она обвиняла во всем отца и меня, даже не знаю почему.

— О, Боже, — только и смогла сказать Катя, да и какие еще слова тут могли быть произнесены. Ей так хотелось освободить Сергея от этих холодных болезненных воспоминаний, дать ему хотя бы каплю радости и сострадания, но вот примет ли он их? А пока Катя наслаждалась моментом, она сжимала его сильное тело в объятиях, чувствовала, как, словно пойманное в клетку, бьется сердце, как жаркое дыхание щекочет ее щеку, напоминая те далекие и недавние, такие счастливые и, увы, уже прошедшие дни.

Сергей медленно отстранился, Кате сразу стало холодно и одиноко, холодно, как в аду, — вспомнились его же слова.

— Я в тот же год по обмену уехал в Америку, помог приятель отца из министерства, вернулся в 93 году, заканчивал учебу в Плеханова, потом снова уехал по гранту учиться в бизнес-школу. Позже, когда я окончательно вернулся, я встретил того отцовского водителя, что вытащил меня с дачи, он так и продолжал работать в МИДе, мы говорили об отце, о маме, и вдруг он признался, что последний год до маминой смерти они были любовниками. Моя любящая мать и он… я не верил, но он, спустя столько лет, был искренен в своем горе, что поверить все же пришлось. Так рухнула последняя моя иллюзия — о счастливой семейной жизни, богиня оказалась простой лживой женщиной. — Сергей на мгновение замолчал, а перед Катей пронеслись все те события, о которых он говорил: счастливое детство, беззаботная юность и череда трагедий, а затем — недоверие и холодность, все тот же пресловутый и банальный страх любить.

— Извини, я вывалил на тебя массу своих детских проблем, — недобро усмехнулся Сергей и одним глотком допил оставшийся на дне бокала коньяк. Он уже собрался уходить, когда Катя протянула руку и вновь усадила его рядом с собой. Она в одно мгновение поняла, что все происшедшее между ними, его невнимание и холодность, конечно, это никуда не делось, но момент, короткий миг, когда Сергей открыл перед ней душу, его нельзя упускать, и пусть это был интуитивный, подсознательный шаг, но Катя пошла на поводу у эмоций.