Цвета параллельного мира - [27]
Прошло почти три года. Я снова в Жодинской тюрьме, но уже не в ранге подследственного — перевели из Могилевской «крытой» лечить желудок, так как в Жодино филиал Республиканской тюремной больницы. Вызвал опер, видимо, чтобы пробить, что я за «пассажир». На стене в оперском кабинете фотографии осужденных с профилактическим учетом. Пробегая глазами по строке «Склонны к суициду и членовредительству», я встречаюсь взглядом с Маугли. Вот те на! Да, действительно он. И фамилия совпадает. Наверное, заехал, освободившись, по второму разу, а может, уже и по третьему.
Вернувшись в хату, я стал вспоминать все то, что сейчас рассказал вам. Вспомнил баллончик от астмы, взгляд волчонка, насквозь гнилые в двадцать один год зубы, патлы, падающие в тазик с мыльной водой, когда мы брили ему голову… И почему-то на ум пришел вопрос: а что с Саней случится, когда он умрет? К сожалению, я почти уверен, что долго он не протянет, если только не сядет на длительный срок и тюрьма его не «законсервирует».
А кто по нему будет плакать? Будет ли кому нести его гроб?
И не получится ли, как с бальзаковским «Отцом Горио», который умирал почти в полном одиночестве, и озаботились отправкой его в последний путь, считай, чужие люди?
Родных у Маугли нет, друзья есть вряд ли, а если есть — это явно не лучшие представители человеческого рода… Подумалось — как же скучно и неуютно так не только жить, но и умирать, когда ты совсем один… А еще подумалось, что тот, кто бросил меня в тюрьму за политическое преступление, и тот, кто сделал Маугли вором и маргиналом на краю жизни, — это один и тот же Левиафан.
Март 2015
УЛЕТЕВШИЕ
Лето 2012 года. Город Шклов, ИК-17. Одиночная камера ПКТ: один день сменяет другой такой же — я сам выдумываю им наполнение, чтоб не заскучать. Вот прошёл обед, баландёр забрал миски. Делать нечего, настроения читать или учиться нет, зато послеобеденная жара клонит в сон. Я расстелил свой клифт под столиком (чтобы в глаза не бил свет от лампы), под голову — учебник арабского и приготовился скоротать во сне ещё один час ещё одного Дня.
Устроившись поудобнее, начал было засыпать, как вдруг в конце продола послышалось жужжание электронного замка, а потом лязг металлической решётки. «Кого-то привели», — подумалось мне. Как раз около 15 часов в зоне каждый день проходят «крестины» (дисциплинарная комиссия), где начальник зоны раздаёт зэкам сутки ШИЗО, месяца ПКТ, а также лишения свиданок и передач.
…Топот как минимум двух человек. Ага, отрядник привёл своего зэка. Интересно, в ШИЗО или в ПКТ? Тут с продола раздался хриплый прокуренный голос, орущий что есть мочи:
Всё ясно. Это Коля.
Коля — зэк, поехавший крышей, мужик лет 50–55, а может и младше — уж очень нездорово выглядел. «Улетевший», как таких часто называют арестанты. Про него, как и про каждого такого, ходили легенды: якобы ходит по зоне без бирки, не бреется, посылает ментов на х*й, орёт что ему вздумается и где вздумается. В моменты же особых обострений его и сажают в ШИЗО — чтоб совсем уже не бесновался.
Дали Коле 10 суток. Для него они, конечно, были весёлыми, но явно не для остальных зэков и не для ментов. Развлекался Коля тем, что после приёма пищи не отдавал баландёру алюминиевую миску. Держать их у себя в камере ШИЗО или ПКТ было запрещено, поэтому после каждого приёма пищи их забирали. Но только не у Коли. Частенько после обеда, завтрака или ужина приходилось слышать на продоле такой диалог:
Контролёр: Поел?
Коля: Поел.
Контролёр: Давай миску.
Коля: Пошёл на х*й!
Контролёр: Давай миску сука пидарас бл*дь!
Коля: Пошёл на х*й!!!
…далее следовали препирательства на протяжении минут 15-ти, после чего разъярённый контролёр открывал решётку, сам забирал миску, попутно давая Коле по печени.
Зэки же не любили Колю за его ночные фокусы. Днём он отсыпался, а ночью брал цепь, которой пристёгивалась нара, и бил этой цепью по наре, создавая адский грохот на весь барак, не давая спать ни зэкам, ни контролёрам.
Отсидев ту десятку (уже не первую за срок), Коля куда-то пропал. По слухам, его вывезли на ПО (психиатрическое отделение) — так зэки называют тюремную «психушку», находящуюся на ИК-3, в Витебске.
Потеря человеком рассудка в тюрьме — явление довольно частое. Мало того, что в тюрьмы часто попадают люди с «ограниченной вменяемостью» либо умственно отсталые, так ещё и сама тюрьма способствует развитию разного рода психических расстройств. Вот как об этом писал в «Записках революционера» Пётр Кропоткин:
«Подо мной сидел крестьянин, по фамилии Говоруха, знакомый Сердюкова, с которым он перестукивался. Против моей воли часто даже во время работы я следил за их переговариванием. Я тоже перестукивался с ним. Но если одиночное заключение без всякой работы тяжело для интеллигентных людей, то гораздо более невыносимо оно для крестьянина, привыкшего к физическому труду и совершенно неспособного читать весь день подряд. Наш приятель-крестьянин чувствовал себя очень несчастным. Его привезли в крепость, после того как он посидел уже два года в другой тюрьме, и поэтому он был уже надломлен. Преступление его состояло в том, что он слушал социалистов. К великому моему ужасу, я стал замечать, что крестьянин порой начинает заговариваться. Постепенно его ум все больше затуманивался, и мы оба с Сердюковым замечали, как шаг за шагом, день за днем он приближался к безумию, покуда разговор его не превратился в настоящий бред. Тогда из нижнего этажа стали доноситься дикие крики и страшный шум. Наш сосед помешался, но его тем не менее еще несколько месяцев продержали в крепости, прежде чем отвезли в дом умалишенных, из которого несчастному не суждено уже было выйти. Присутствовать при таких условиях при медленном разрушении человеческого ума — ужасно».
