Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - [35]

Мое внимание привлекла еще одна легенда Борроудейла. Считается, что графит использовался задолго до 1565 года и его применяли не для рисования и не для изготовления пушечных ядер, а для маркировки овец, однако теперь я задаюсь вопросом: а бывали ли когда-нибудь в Ситуэйте писатели, которые растиражировали эту историю? Потому что, когда я прибыла в эту отдаленную долину, мне оставалось только громко рассмеяться. Все овцы выглядели так, словно уже выкрашены серым графитом, как будто он изначально покрыл их тела неровными отметинами. Зачем людям метить овец графитом, когда есть отличные красители, грецкий орех, например? Было бы гораздо легче намазать овцу разведенной краской, чем держать блеющее животное и тереть его большим и тяжелым серебристым камнем. Но что еще важнее – зачем делать это с овцами, которые от природы серо-пятнистые? Конечно, это была шутка, рассказываемая доверчивым посетителям, которая в конце концов, как это нередко бывает, стала восприниматься как истина. Позже тем же вечером я попробовала покрасить свои шлепанцы из овчины маленьким кусочком жирного графита, который купила в музее. Оказалось, что это возможно, но потребовалось довольно много времени. И мои тапочки не шевелились.

«Меня заинтересовали овцы, – сказала я местному фермеру, мимо которого проходила. – Они странного цвета», – уточнила я. «Они не странные, они красивые, – вежливо ответил он. – Они такого же цвета, как эти скалы, – он указал на покрытые мхом сухие каменные изгороди на границе своих владений. – Эта порода называется хердвик (Herdwicks), таких овец разводили в этом регионе еще при норманнах». По его словам, трагедия заключается в том, что рынок тоже считает таких овец странными: фермеры не могут продать серую шерсть даже за цену стрижки овцы.

Чтобы добраться до отвала свинцового шлака, мне пришлось пересечь множество мелких ручейков, покрытых снегом, и к тому времени, когда я добралась до своей цели, моя правая перчатка была совершенно мокрой от ледяной воды, а в левом ботинке хлюпала бурая трясина. Но путешествие того стоило: в земле виднелась обещанная дыра, которой не пользовались лет сто, а то и больше – с тех пор, как в земле закончился графит. Она не была закрыта, но я не стала заходить внутрь. Вход был очень низким, не более метра в высоту, и очень влажным, он вел в почти горизонтальный туннель, но, когда я бросила в него камень, звук был такой, словно тот упал в подземное озеро. По сторонам от ствола шахты располагались два заброшенных помещения, вырубленных из камня; стоя в одном из них, я попыталась представить, что происходило здесь двести пятьдесят лет назад. В XVII и XVIII веках графит стоил сотни тысяч фунтов и являлся значительным ресурсом английского Казначейства, а все действия на шахте были засекречены так, как будто здесь находилась военная база. Когда-то существовало множество секретных входов и выходов в эту заброшенную в наши дни шахту, которые открывались только на семь недель в году (а в конце XVII века шахта и вовсе была закрыта на несколько десятилетий), чтобы удержать высокие мировые цены на графит. Вооруженные охранники обычно располагались в двух комнатах у входа, в конце каждой смены заставляя рабочих раздеваться, и проверяли их одежду, чтобы убедиться, что те не прячут ценные самородки. Стоимость графита достигала тысячи трехсот современных фунтов за тонну, и некоторые люди считали, что контрабанда стоит риска жестокой порки.

Некоторые из воров стали легендами при жизни. Женщина, известная как Черная Сэл, была одним из самых эффективных контрабандистов в Озерах, хотя миф гласит, что владелец шахты затравил ее собаками до смерти. А в 1749 году человек по имени Хетерингтон хитроумно вырыл небольшой медный рудник на той же горе, прорыв потайной ход прямо в шахту[56]. В 1751 году произошла жестокая схватка между охранниками и известной бандой контрабандистов, которые наворовали графита в современных ценах примерно на сто пятьдесят тысяч фунтов в год. В следующем году парламент принял закон, согласно которому любой, кто был пойман за незаконное хранение графита, мог быть наказан годом каторжных работ или отправлен в рабство в колонии.

Хотя основным потребителем графита была военная промышленность, некоторое его количество всегда использовалось для рисования. По данным Кесвикского музея, в 1580 году графит Борроудейла был отправлен в «Школу искусств Микеланджело в Италии» (Микеланджело умер в 1564 году, но это, естественно, не помешало художественной школе присвоить его имя). Художники обматывали графит бечевкой или шерстью: он был слишком хрупким, чтобы держать его в руке, но до XVII века никому не приходило в голову поместить его в полую деревянную палочку. Ко времени наполеоновских войн британская армия использовала для отливки снарядов сухой песок, так что графит стал менее значимым сырьем, но, как ни странно, едва его стали использовать чаще в искусстве, чем на войне, возник новый конфликт между англичанами и французами. Он не особенно широко известен, но мне нравится называть его войной карандаша