Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - [28]

.

Через восемь месяцев после завершения моего путешествия в поисках охры дом Christie’s устроил в Мельбурне аукцион произведений искусства аборигенов. «Что за вечер!» – написала мне через несколько дней арт-дилер Нина Бове. – В этот вечер было осуществлено несколько больших продаж – «Эмили», «Клиффордские опоссумы» и «Ронни», – но самый большой интерес вызвала картина Ровера Томаса 1991 года, написанная охрой и камедью, изображающая «Весь этот большой дождь, льющийся сверху». Это необычайно мощный образ чего-то стихийного, изначального: белые точки, стремительно смещающиеся вниз по охряно-коричневому холсту, как бы оседают на мгновение на гребне горы, а затем каскадом низвергаются на дно. Это также правдивое описание того, что произошло в аукционном зале в тот вечер: осторожное начало, затем нарастание, завершившееся небывалым подъемом.

Было несколько крупных иностранных покупателей, которые поднимали цену, но каждый раз, когда они это делали, покупатель по телефону отвечал им. Это происходило до тех пор, пока цена не достигла 786 625 австралийских долларов, за которые картина была продана. Пока все гадали, кто же этот таинственный покупатель, Уолли Каруана из Национальной галереи Австралии проскользнул на свое место. Он, должно быть, был потрясен собственными действиями, но по телефону, расположенному в баре на первом этаже, он только что отдал больше денег, чем кто-либо когда-либо платил за произведение искусства аборигенов, чтобы сохранить написанную охрой картину (быстро названную местной прессой «все эти большие деньги, пролившиеся сверху») для Австралии.

Движение современного искусства, зародившееся в нелюбимом поселении, основанное людьми, которых не оценили, прошло долгий путь с момента зарождения в Папунье. Люди, которые покупают искусство аборигенов, стремятся найти движение, фактуру, многообразие оттенков и историй. Но они также, я полагаю (в этом соединении красок, холста и узоров, сделанных людьми, сидящими под «горбами» в пустыне в окружении собак, мечтающие о славе возле своих полноприводных автомобилей), ищут что-то еще. Они ищут саму эту землю, глиняный черепок, из которого вышел Радужный змей. И им больше не нужно внимательно всматриваться, чтобы увидеть, как он блестит.

2 Черный и коричневый

Как уже было сказано, вы начинаете с рисования линий.

Ченнино Ченнини

Дайте мне немного грязи с городского перекрестка, немного охры из гравийной ямы, немного побелки и немного угольной пыли, и я нарисую вам сияющую картину, если вы дадите мне время упорядочить грязь и укротить пыль, переходя от оттенка к оттенку.

Джон Рёскин

Сначала мне казалось странным включать черный или коричневый цвет в книгу под названием «Краски». Ведь изначально меня заинтриговала яркость красок, ведь именно сорочья потребность в блестящих цветах вдохновила мои умопомрачительные путешествия. И вообще, думала я, наверное, не так уж много интересных историй связано с тем, как люди сжигали куски дерева, чтобы сделать угольные карандаши, или собирали грязь. Но я ошибалась. По мере чтения все новых материалов я узнавала больше и больше интригующих историй о «не-цветах»: о том, как ушедшие на покой пираты Карибского моря продавали черную краску, как «карандашный грифель» когда-то был такой редкостью, что вооруженные охранники в северной Англии обыскивали шахтеров, уходивших домой после долгого рабочего дня, проведенного в сердце холма, как белая краска была ядом (но таким сладким на вкус) и как, по слухам, коричневая и черная краски некогда делались из трупов.

Поэтому, прежде чем отправиться в путешествие, чтобы увидеть афганские драгоценности на покрове Богородицы, насладиться богатством заката цвета йода или открыть давно потерянные секреты производства зеленых ваз, я сначала отправилась в мир теней. Они есть как в жизни, так и в искусстве, хотя, возможно, в искусстве они наиболее заметны. Сумрак и экскременты делают светлое более правдоподобным. «Пепел и разложение», – так я пренебрежительно описала своей подруге-консерватору еще до начала моих исследований. «Вот именно, – удовлетворенно сказала она. – Прекрасно подытоживает искусство художника… Ты когда-нибудь видела, как художник начинает рисовать?» «Конечно», – запротестовала я. «Тогда посмотри еще раз». Я так и сделала. В сельском Шропшире я наблюдала, как иконописец Эйдан Харт переносил карандашный набросок головы Христа с листа бумаги, нижняя сторона которого была натерта коричневой охрой, на загрунтованную доску. В Индонезии художники углем набрасывали свои индуистские сюжеты и только потом наносили на рисунки краску. Китайский каллиграф старательно растирал чернила из сосновой сажи на чернильном камне, унаследованном от деда, еще до того, как выбрать бумагу для работы. В лондонской национальной галерее я долго стояла в полумраке перед полноразмерным рисунком Девы Марии с младенцем, святой Анны и Иоанна Крестителя, сделанным Леонардо да Винчи с помощью угля, черного и белого мела – мягкие материалы сглаживали блики на плече младенца Христа и подчеркивали нежность лица его матери.

И каждый раз я удивлялась, как много картин начинается с периода тщательного разглядывания, сопровождаемого осторожным растиранием сора – земли, грязи, пыли, сажи или камня – на куске ткани, листе бумаги, доске или стене. Яркие цвета и полупрозрачность появятся позже, а когда добавляются блики, они всегда нуждаются в темных тонах или тенях, чтобы они казались реальными. Иногда рисунки даже лучше, чем картины. Джорджо Вазари