Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - [25]

По пути из Утопии я заехала к Грини и Кэтлин Первис в Баундари Бор, городок, вытянувшийся посреди выжженной солнцем земли за неглубоким озером, примерно в десяти километрах от Утопии. Имя Грини было хорошо известно, но рисовала его жена Кэтлин: она работала, сидя на солнышке на земле в окружении собак, а ее муж дремал в тени ограды из гофрированного железа. У этих двух стариков есть дом, причем довольно большой, но, как объяснила Кэтлин, они редко им пользуются, «потому что там полно собак». Если не слишком холодно, они предпочитают спать на улице на мягких матрасах. Если бы у меня был выбор, я бы делала так же. Мало что является столь же захватывающим, как ночное небо в глубине девственных земель. Эти люди выглядели бедняками, но их работы хорошо продавались, так что они планировали подключить спутниковое телевидение, а на следующий день после нашего знакомства им доставили «Тойоту» – полноприводные автомобили были популярным средством оплаты искусства аборигенов пустыни. Поначалу это были подержанные машины «Дженерал моторз Холденз лимитед» из автосалона в Алис-Спрингс, но теперь это новые «Тойоты» – и во многих отношениях это нормально. В прошлом акт рисования (как боди-арт или рисование на песке) был одним из способов передачи мудрости предков и карт, чтобы другие люди племени могли понять свою землю и знать, что лежит под ней. Кажется правильным, что сегодня акт создания произведений живописи все еще помогает аборигенам восстанавливать их землю, пусть даже они перемещаются по ней на автомобиле.

Я видела, как движение «Живопись Центральной пустыни» не только изменило жизнь многих людей, но и создало язык, с помощью которого чужаки могли попытаться понять некоторые аспекты культуры аборигенов. Оно также помогло сохранить некоторые традиционные истории и сны в памяти людей. Меня крайне заинтриговал рассказ, который я слышала снова и снова, о том, как в начале 1970-х годов зародилось это движение, начавшееся с подарка – красок.

Как были отобраны краски

Когда Джеффри Бардон отправился в поселение Папунья в 1971 году в качестве учителя рисования, став впоследствии учителем обществознания, он был молодым человеком, полным идей и идеалов. «Мечтатель в синем фургоне “Фольксваген Комби”», – так он описал себя. Когда Бардон покинул это поселение восемнадцать месяцев спустя, он был в некотором роде сломленным человеком, но за это короткое время он помог основать, возможно, одно из самых удивительных художественных течений ХХ века.

Я связалась с ним и полетела в маленький городок к северу от Сиднея, где Бардон живет сейчас с женой и двумя сыновьями. Он забрал меня из аэропорта на своем фургоне «Фольксваген Комби» – автомобиле, в который можно просто сесть и поехать куда захочешь, с шикарным матрасом на заднем сиденье. Я заметила, что он все еще ездит на той же машине, на которой ездил много лет назад. Он сказал мне, что это драгоценное сокровище – напоминание о тех днях, когда все еще не пошло наперекосяк.

Добравшись до дома, мы сели на веранде, выходившей в сад, полный камеденосных деревьев и цветов, и разговаривали часами. Иногда Джеффри было непросто говорить, и тогда мы останавливались и переключались на другую тему. Конечно, мне хотелось узнать побольше о живописи, но сначала он рассказал мне о Папунье. «Это был ад на земле», – сказал он. Ужасное поселение, которое всего за один год потеряло половину населения из-за болезней, так называемая «община», в которую входило пять племенных групп, говоривших по крайней мере на пяти языках, пытавшихся сосуществовать и найти новую цель в жизни, когда все, что они знали и умели, было им запрещено. Казалось, вместе с землей у этих людей отняли все краски жизни, и все, что им осталось, – это отупение и депрессия. Ими управляли высокомерные белые чиновники, большинство из которых, по словам Бардона, не заботились о своих подопечных. «Некоторые из местных уже десяток лет не разговаривали с белокожими», – сказал он. А что касается примерно тысячи четырехсот аборигенов, постоянно проживавших в Папунье, то «они становились все нелюдимее, замкнулись в себе, и их становилось все меньше, – вспоминал он. – У этих людей не было таких лидеров, которых понимали бы все остальные, поэтому они не были должным образом представлены». Но он был учителем, голова которого была полна идеалов, и он был намерен бросить вызов системе. Хотя Бардон знал, что многие дети ходят в школу только за горячей едой, он старался учить их как можно лучше.

Сначала детские картины представляли собой грубые рисунки, изображающие ковбоев и индейцев, – подражание кадрам захватывающих фильмов, которые демонстрировали на большом экране в Папунье. Но Бардон заметил, что, когда дети выходили из школы, разговаривали и играли на детской площадке, они рисовали на песке пальцами и палочками узоры – точки, полукруги и изогнутые линии. И вот однажды он попросил детей рисовать свои собственные узоры, и они пусть неуверенно, но начали делать это.

Пожилые представители племени пинтупи с интересом наблюдали за тем, как продвигаются уроки. Дети стали называть Бардона «Мистер Узоры» за его настойчивое требование аккуратно и тщательно оформлять работы. По его словам, трудно определить, насколько подобные требования (высказываемые им и координаторами искусства, которые пришли после него) повлияли на произведения, которые мы видим сегодня. Старейшины племен хранили собственные богатые традиции живописи, которые в далеком прошлом в основном касались росписи тела и рисунков на песке и лишь в малой степени – более долговечных рисунков охрой на стенах пещер и поверхностях скал. Они несколько раз пытались возродить эту практику, но у них почти не было современных красок и никакой поддержки. Бардон дал им и то и другое. А кроме того, он сделал нечто необычное – спросил, чего они хотят. «Это был удививший их вопрос, я видел это по их лицам. Никто никогда не спрашивал их, чего они хотят, им всегда говорили, что они должны делать. Лозунг был такой: если ты помогаешь одному человеку, ты помогаешь им всем… так что никто никому не помогал». Когда Бардон задал свой вопрос,