Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - [138]
Кажется, черный и белый представляют собой абсолюты – в зависимости от вашей веры это либо полное поглощение света, когда вы покидаете мир, либо полное отражение света, когда вы возвращаетесь в состояние сияния. А фиолетовый – это последний цвет в радужном спектре, символизирующий как конец известного, так и начало неизвестного; возможно, поэтому он также считается вполне подходящим для траура. В XVII веке святой Исидор Севильский, который, кстати, теперь является покровителем интернета благодаря гениальной способности собирать факты, предположил в своей «Этимологии», что слово purpura произошло от латинского puritate lucis, что означает «чистота света». Вероятно, это неверное толкование, но оно играло полезную роль для пурпура вплоть до эпохи Возрождения и, возможно, оказалось важнейшим фактором для сохранения этого цвета, поскольку связывало его с духом[246]. Конечно, к тому времени, когда люди стали использовать лиловую краску Перкина в похоронных процессиях, пурпур в Британии уже несколько столетий был цветом скорби: 16 сентября 1660 года Сэмюэл Пепис писал, что он отправился «в Уайт-Холл-гарден, где увидел короля в пурпурном одеянии, носящего траур по своему брату (герцогу Глостеру, умершему тремя днями ранее от оспы)».
«Интересно, где все?» – думала я, прогуливаясь по бейрутским улицам, где почти не было ни машин, ни даже пешеходов. Когда я добралась до Корниша – окаймленной пальмами эспланады, по которой когда-то бейрутские плейбои хвастливо гоняли на своих спортивных машинах, – то нашла половину ответа: зубчатые скалы под дорогой были сплошь покрыты пляжными полотенцами, а отдыхающие болтали и купались. Обычный отдых на солнышке, но была в нем некая странность: все отдыхающие были мужчинами.
К тому моменту, как мне удалось найти завтрак, подошло уже время обеда, поэтому я наслаждалась полуденным кофе и йогуртом в ресторане на вершине пятизвездочного отеля Sofitel, единственного нашедшегося открытого заведения. Со своего места я видела то, что когда-то, должно быть, было шикарным приморским клубом, и моя маленькая загадка была решена. Там, далеко внизу, в частных бассейнах не было воды, зато в них было множество загорающих женщин, наслаждавшихся солнечными лучами за высокими стенами. Мои поиски императорского пурпура были связаны с потерями и роскошью, со спрятанным и, конечно, с морем, и я спрашивала себя, продемонстрирует ли все это мой опыт пребывания в Ливане так же явно, как первый день в этой стране.
Консьерж сказал мне, что если Бейрут в тот день показался мне мрачным, то в просирийских мусульманских городах, включая Тир и Сидон, будет еще хуже. «Отправляйся на север, в христианские районы, – посоветовал он, когда я рассказала ему о своих поисках, – там траур будет не столь долгим, и ты найдешь много из того, что осталось от финикийцев. И много кофе, конечно».
Финикийцы и были теми, кого я искала, – древними жителями Ливана, прибывшими с Аравийского полуострова в III тысячелетии до н. э. и обосновавшимися вдоль всего скалистого побережья. Это были морские авантюристы, торговцы, художники и плотники, они прославились благодаря умению прокладывать путь по звездам и мастерству работы с цветным стеклом. Говорили также, что именно они изобрели прообраз алфавита, который сделал возможным запись слов, которые вы видите на этой странице. Но, что самое важное для моих поисков, – эти люди также стали настолько широко известны благодаря торговле самой роскошной краской в истории, что даже сохранившееся название этого народа происходит от греческого слова, означающего пурпур, – phoinis. «Так, значит, сначала отыщу то, что осталось от Пурпурного Народа, – решила я, – а уже потом буду искать краску, в честь которого он был назван». Я воспользовалась советом консьержа и взяла напрокат машину.
Ранее, изучая карту Ливана, я была удивлена, увидев, насколько крошечной была эта страна. Жестокая гражданская война с 1975 по 1990 год принесла ей международную известность – по крайней мере среди моего поколения, наблюдавшего за кризисом с заложниками в 1980-х годах, – совершенно непропорциональную ее площади. На самом деле весь Ливан чуть меньше Фолклендских островов и вдвое меньше Уэльса. За час с небольшим я проехала весь Бейрут и оказалась в городе, где родились книги.
В городе Джбейль (арабское название) или Библос (греческое название) мало следов последней войны в стране, за исключением того, что холмы над ним покрыты уродливыми бетонными виллами. Они принадлежат, как неодобрительно сообщил мне житель Библоса, бейрутцам, по выходным спасающимся от боевых действий. Но, поскольку – или, может быть, вследствие – в нем не так много следов современной войны, этот город является одним из лучших мест в Ливане, где можно увидеть следы деяний всех других группировок, которые сражались за эту береговую линию в течение примерно последних семи тысяч лет, включая финикийцев.
