Цвет убегающей собаки - [42]

События десяти недельной давности казались еще слишком близкими, слишком мучительными, чтобы вот так запросто пересказать их. Но то, что Игбар назвал меня по имени, обеспечивало… некоторое прикрытие.

— Какой-то сумасшедший, возглавляющий средневековую религиозную секту высоко в Пиренеях, запер Лукаса в камеру.

— Старушку-норушку, — вмешался Шон, возвращаясь на грешную землю из мира своей персональной грезы и передразнивая приятеля. — Сила, не каждому дано.

Игбар рыгнул. Я подозвал официанта.

— Что пить будете?

— Нет, нет, — запротестовал Игбар, — сегодня я угощаю. Бутылку кавы, — он повернулся к официанту, — и три бокала. И маслины. Побольше маслин.

Официант отошел и буквально через минуту вернулся с заказом.

— А что там с твоей красавицей спутницей? Ну, с той, что ты приводил к Алистеру? — продолжал допытываться Игбар. — Ее вместе с тобой заперли?

— Нет, в другую камеру поместили. Впрочем, какое-то время мы были вместе, но потом разошлись во взглядах на обстановку.

Я постепенно втягивался в игру.

Шон задумчиво посмотрел на меня, словно прикидывая, всерьез я или дурака валяю. В отличие от большинства из нас любое суждение в его глазах предполагало массу интерпретаций и возможностей. И каждую из них он рассматривал с предельным педантизмом. Страдающий хронической нерешительностью, принимающей, впрочем, и острые формы, Шон воспринимал жизнь как череду почти немыслимых положений, из которых практически нельзя найти выход, но можно отыскать временное убежище, пройдя мучительные стадии погружения в детали и подробности. В качестве отдохновения служит регулярное и беспорядочное приобщение к наркотикам и выпивке.

— Подробнее, пожалуйста, — попросил Шон.

— Не сейчас, — вздохнул я. — Как-нибудь в другой раз. У Лукаса есть ахиллесова пята, ему трудно вспоминать эту сагу.

— Но в Пиренеях-то ты был?

Я кивнул.

— И как же этим деятелям, ну, средневековым сектантам, удалось захватить тебя? — настаивал Шон, упершись локтями в стол и обхватив голову руками. Мои возражения он попросту отмел.

— Ну ладно. Дело было так. Однажды, проведя день на пляже в Ситжесе, где к ним пристала какая-то сумасшедшая, Нурия и Лукас вернулись вечером в ее квартиру — между прочим, она тут совсем рядом, за углом. Глубокой ночью из гардероба выскочили двое, один одноглазый гигант, настоящий циклоп, другой прокаженный, накачали их какой-то гадостью, связали, засунули в белый фургон без окон и отвезли в заброшенную деревушку неподалеку от Маунт Кади. Везли их в гробах.

— Дальше, — потребовал Игбар, растерянно помаргивая своими прозрачно-голубыми глазами. — Пока мало что понятно. Ты сказал — в гробах. Стало быть, гробы ждали вас в фургоне?

— Ну да. Гробы с просверленными отверстиями, чтобы дышать было можно.

— Просеренными? — недоверчиво перебил меня Шон. — А как это могут отверстия быть просеренными?

— Сам ты серун, — огрызнулся Игбар. — Просверленными. Ну дальше, дальше.

— А кто был за рулем? Одноглазый или прокаженный? — Шону была нужна полная ясность.

— У Лукаса нет представления.

— Но ведь это очень важно, — настаивал Шон. — Человек с одним глазом посреди лба не может вести машину ночью. А вот прокаженный, если у него есть водительское удостоверение и руки-ноги на месте, вполне способен, не хуже нас с тобой. То есть по крайней мере не хуже тебя, я-то вообще не вожу.

— Да заткнись ты, идиот, — рявкнул Игбар. — Кто сказал, что одноглазый сидел за рулем? Кто сказал, что глаз у него именно посредине лба? Нам рассказывают историю жизни. Важную ее главу. Перестань влезать со своими дурацкими вопросами.

— Ладно-ладно. А ты смотри портки не потеряй.

— Хватит. Дальше.

— После того как похищенные были благополучно доставлены в горное укрытие, вожак пришел к Лукасу. Его звали Поннеф, это весьма образованный, но совершенно аморальный француз.

Шон зашипел.

— Одет он был как монах. Для начала разыграл целый спектакль — ритуал воскрешения из мертвых. Трали-вали, мумбо-юмбо, благовония, вода, все, как положено. Затем представился и передал Лукасу рукопись, посвященную группе катаров, живших в XIII веке. Целью его было вовлечь Лукаса и Нурию в банду своих верных приспешников.

На сей раз меня перебил Игбар:

— Катары? Это новомодная альбигойская ересь. Торговцы желтыми крестами. Живут на окраине Эль-Сек де Сан-Кугат и в брошенном здании на Темплерс.

Первое название было мне знакомо, в переводе оно означает «Слепые из Сан-Кугата». Это улочка, затерянная в лабиринтах Старого города. Темплерс — поближе к центру, рядом с площадью Сан-Хауме.

— Что-о? — изумился я. — Ты с ними встречался?

— Ну да, приятель, конечно. Я ведь живу примерно там же. На каждом шагу желтые кресты. Я подумал даже, то есть не сразу подумал, это уж потом пришло в голову, что эти ребята вполне могли бы открыть катарский бар. Или ночной клуб. А потом — субботняя ночь, сожжение на костре… Как в старые времена.

Игбар закудахтал.

— Так ты знаешь историю катаров? — снова спросил я, дождавшись, когда закончится кудахтанье, перешедшее затем в приступ астматического кашля.

— Знаю, и неплохо. — Иногда Игбар свои привычные интонации разбавлял обертонами хвастливого ученика частной школы, каким действительно некогда был.