Цвет убегающей собаки - [22]
Но одна скамья, наша, все те пять или шесть раз, что мы сюда приходили, неизменно пустовала. Впрочем, однажды на ней примостилась парочка, но стоило нам появиться, как незнакомцы поднялись, словно уступая нам место. Это лишний раз укрепило нас в уверенности, что на других скамья оказывает дурное воздействие, а мы ей, наоборот, нравимся.
Однажды я пришел сюда первым и какое-то время сидел один, читая при полуденном солнце корректуру и потягивая из бутылки холодное пиво. Появилась раскрасневшаяся, чем-то взволнованная Нурия в былых белых джинсах, кроссовках, на голове легкий платок. Она отодвинула бумаги, плюхнулась мне на колени и, буквально оседлав, так что пятки уперлись мне в поясницу, впилась мне в губы. Поцелуй длился долго. Затем она оторвалась от меня и откинула волосы с лица. На ресницах ее дрожали слезинки. На миг возникло ощущение, что все, что ее сейчас переполняет, сосредоточилось в этих огромных глазах: желание, растерянность, нечто похожее на страх.
Запинаясь, подыскивая слова, Нурия заговорила:
— Когда я на работе, я знаю, что скоро мы увидимся. Я жду, хотя всего несколько часов прошло, как мы расстались, как я прикасалась к твоему лицу. Но при мысли о том, что мы встретимся снова, внутри меня все горит… И когда я выхожу на улицу, иду по Рамблас, я… мне хочется утонуть в тебе, утопить тебя в себе. Мне хочется тебя… все… всего. Но ведь так не бывает, твержу я себе, это слишком прекрасно. Наверняка случится что-то дурное. Почему мне приходят в голову такие мысли? Они заставляют ненавидеть себя. Я себя монстром ощущаю, пожирающим монстром. Нет, не так… Мне хочется, повторяю, утопить тебя в себе или, скорее, утонуть вместе с тобой. Утопить тебя, утонуть с тобой, чтобы ты утопил меня… — Нурия бормотала, захлебывалась словами и в конце концов изнемогла.
Я ласково поглаживал ее волосы, лоб, массировал виски. Все, что она говорила, мне было понятно, я сам нечто подобное испытывал. В то же время мы никогда не заговаривали о том, что друг без друга до целого не дотягиваем — это какая-то дурацкая выдумка, психологический выверт. Нет, и она, и я — самодостаточны. Но вместе мы составляем некий новый, тонкий организм. Он проявляет себя в манере речи и в том, как мы стоим, ходим, спим, дышим. Нурия заводила меня, и это сказывалось на наших любовных играх. Обнаружилось, что я довожу ее едва ли не до оргазма, просто покусывая мочку уха или мягко обдувая бедра. И она воздействовала на меня магнетически и в то же время научилась сдерживать, умела выждать, не торопиться.
И ладили мы не только в постели. Удивительным образом ее вкусы в музыке, литературе и живописи совпадали с моими. Но при этом она умудрялась затевать со мною споры — и выигрывать — буквально по любому поводу. Высказывалась Нурия с убийственной категоричностью, хотя временами поразительно противоречила самой себе. Она любила хорошо поесть, но неизменно отрицала за собою кулинарные таланты, утверждая, что предпочитает мою готовку. Однажды Нурия позвонила мне с работы и сказала, что на ужин хотела бы особым образом приготовленной рыбы, которую купила утром на рынке. Затем начала наставлять, как надо сделать какой-то сложный соус. Зажав трубку между щекой и плечом, я кружил по кухне и, следуя ее указаниям, нарезал зелень, смешивал, встряхивал, подливал. Нурия появилась как раз, когда ужин был готов, с бутылкой шампанского и роскошным подарком — красиво переплетенным первым изданием «Цыганского романсеро» Гарсиа Лорки.
Когда она заговаривала, я порой пытался поспеть за бегом ее мыслей, что было нелегко: мысль эта постоянно кружила, возвращалась назад, уходила куда-то на невидимые глубины. А случалось, Нурия замыкалась в себе, и я быстро научился не задавать лишних вопросов, хотя, как ни удивительно, именно вопросов порою она жаждала, и мне оставалось догадываться, когда следует спрашивать, а когда лучше помолчать. Существовал еще и третий вариант: высказывая те или иные предположения о том, как она себя чувствует или о чем думает, я испытывал ощущение, что чуть ли не оскорбляю ее.
Но здесь и сейчас, в этом ресторанчике, пребывая в состоянии эмоциональной неопределенности, ощущая на плечах солнечные лучи, я держал Нурию в руках и вновь ощущал, как охватывает меня удивительная печаль, такая же, что я испытал, когда мы слились в первом любовном объятии. Вновь пережил чувство узнавания, нет, даже не чувство, а предчувствие. Как же могли мы зайти так далеко, и почему это случилось так быстро?
Нурия порывисто схватила бутылку пива, стоящую в убывающей тени, слева от меня.
— Оно неважно охлаждено, — предупредил я.
— Ну и ладно. — Нурия сделала большой глоток, отерла губы тыльной стороной ладони и смахнула со щек невысохшие слезы. — Знаешь, как поплачу, мне лучше делается, — призналась она. — А сейчас мне надо было плакать по меньшей мере двадцать четыре часа. — Она рассмеялась, вновь расцеловала меня в обе щеки и, вплотную приблизив лицо, прошептала: — Мне так хочется тебя, я просто горю…
— Я тоже. Сейчас кончу.
— Но и растянуть наслаждение тоже хорошо.
— Кончено. Растянуть. Да. — Я поцеловал ее в шею, потом в щеку, приближаясь постепенно к опасной зоне, где располагались уши.
«Меньше знаешь — крепче спишь» или всё-таки «знание — сила»? Представьте: вы случайно услышали что-то очень интересное, неужели вы захотите сбежать? Русская переводчица Ира Янова даже не подумала в этой ситуации «делать ноги». В Нью-Йорке она оказалась по роду службы. Случайно услышав речь на языке, который считается мёртвым, специалист по редким языкам вместо того, чтобы поскорее убраться со странного места, с большим интересом прислушивается. И спустя пять минут оказывается похищенной.
Незнакомые люди, словно сговорившись, твердят ему: «Ты — следующий!» В какой очереди? Куда он следует? Во что он попал?
Автор сам по себе писатель/афорист и в книге лишь малая толика его высказываний.«Своя тупость отличается от чужой тем, что ты её не замечаешь» (с).
…Этот город принадлежит всем сразу. Когда-то ставший символом греха и заклейменный словом «блудница», он поразительно похож на мегаполис XX века. Он то аллегоричен, то предельно реалистичен, ангел здесь похож на спецназовца, глиняные таблички и клинопись соседствуют с танками и компьютерами. И тогда через зиккураты и висячие сады фантастического Вавилона прорастает образ Петербурга конца XX века.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Как удалось автору найти новый, скрытый смысл в легенде о доне Хуане Тенорио, вошедшем в мировую литературу под именем дона Жуана?Как удалось превратить историю великого соблазнителя в историю великого влюбленного?Что скрывается за известным преданием о прекрасной донье Анне и безжалостном Каменном Госте?Дуглас Карлтон Абрамс представляет читателям свою собственную — совершенно оригинальную — историю дона Хуана. Историю, в которой вымысел переплетен с фактами, а полет фантазии соседствует с реальными событиями…
Бенджамин Кункель — журналист, сотрудничающий с самыми известными контркультурными изданиями США, и учредитель журнала «п+1». «Лекарство от нерешительности» — его дебют в художественной литературе. Прошлое — осточертевшая престижная работа и унылые отношения с женщинами и приятелями. Будущее — СВОБОДА! Свобода, которая для бывшего преуспевающего яппи лежит в далекой дали Латинской Америки. Как сделать первый шаг к этой свободе? Принять таблетку лекарства от нерешительности? Все изменится раз и навсегда. Как изменится? Вот в чем вопрос… Бенджамин Кункель — Сэлинджер наших дней! «New Yorker» Пути к свободе для экзистенциалистов XXI века по-прежнему ведут на юг! «Магу Jane».
Шангри-Ла.Древняя буддистская легенда о существующей вне пространства и времени Обители просветленных?Или последний островок безмятежности и гармонии в раздираемом войнами, истекающем кровью мире? Шангри-Ла тщетно искали великие ученые, мистики и философы.Но однажды врата Шангри-Ла отворились, чтобы спасти четверых европейцев, похищенных из мятежного Афганистана…Так начинается один из самых загадочных романов XX века «Потерянный горизонт» Джеймса Хилтона, книга, соединившая в себе черты интеллектуальной мистики с увлекательным приключенческим сюжетом!
Следствие ведет… сэр Артур Конан Дойль!«Литературный отец» Шерлока Холмса решает использовать дедуктивный метод в расследовании самого скандального дела поздневикторианской Англии — дела о таинственном убийстве скота на фермах близ Бирмингема.Его цель — доказать, что обвиняемый в этом преступлении провинциальный юрист Джордж Идалджи невиновен.Конан Дойль и его друг и ассистент Вуд отправляются в Стаффордшир.Так насколько же действенны методы Шерлока Холмса в реальности?